Ева Модиньяни - Невеста насилия

— Ну так в чем же дело, Конни? — ласково спросила она.

Девушка начала объяснять, она словно разговаривала сама с собой, не отрывая взгляда от своих напряженно скрещенных рук, — видимо, так ей было легче говорить.

— Покойный дедушка всегда говорил: «Попадешь в беду, держись подальше от копов, плевали они на нас, несчастных «макаронников», они нас и в грош не ставят. Справедливость иди искать у Нэнси», — так говорил дедушка. И еще говорил: «Нэнси соблюдает закон чести». В школе учили гордиться тем, что я американка, но меня дважды смешали с грязью: мужчина жестоко изнасиловал, закон не защитил.

— Времена меняются, — заметила Нэнси, она не хотела принимать решение, прежде чем не познакомится с фактами. — Ты — действительно американская гражданка, и закон на твоей стороне.

— Я — американская гражданка, — повторила Конни, — но в сравнении с мистером Бимом — ничто! Прав был дедушка. Мистер Бим знает, какие колеса подмазывать. Он сам делает погоду.

— Расскажи-ка поподробнее. — Нэнси вздохнула. Теперь придется забыть о горячей ванной.

— Лицо у него ангельское, а на самом деле он — извращенец, — продолжила Конни. — Выберет самую беззащитную девушку и издевается над ней. Сначала присматривается и обхаживает тех, кто ему по вкусу. Немногие соглашаются, но если уж попадешься, он тебя изобьет, чтобы потом во всем подчинялась, и изнасилует.

— Это ты про себя? Синяки на лице — его рук дело? — спросила девушку Нэнси.

Она представила себе улыбающегося Артура Бима в рекламном ролике «По почте купим у «Бим и Купер». Обаятельное лицо, внушающее доверие и симпатию. Этакий добропорядочный американец, которому смело можно доверить и деньги, и детей.

— Это еще не все, — продолжала Конни и сняла шерстяной берет — волосы на макушке были выстрижены. Это место было заклеено пластырем. — Скорая помощь мне наложила восемь швов, — уточнила она и надела берет. Руки она снова сложила на коленях.

— Ты заявила на него? — поинтересовалась Нэнси.

Конни удивленно посмотрела на нее.

— Чтобы подать в суд, нужны доказательства. Вы знаете это не хуже меня. Вот почему я и говорю, что меня дважды втоптали в грязь. У них сразу окаменели лица, как только я упомянула Артура Бима. Пришлось дать задний ход. И все-таки я надеялась, что кто-нибудь поможет мне восстановить справедливость, вот и подумала о вас.

— Что ты сказала врачам?

— Что упала с лестницы, — пожала плечами Конни. Нэнси не удержалась от горькой улыбки, разумеется, не по поводу того, что случилось с Конни. Какая типичная формулировка! «Упала с лестницы». В больницы Бруклина и Бронкса частенько попадают жертвы мафиозных разборок с простреленной грудью, и ссылаются они, как правило, на падение с лестницы. Ведь главный закон мафии — молчание.

— Значит, сказала, что упала с лестницы, а на самом деле тебя изнасиловали, — подытожила Нэнси.

— Мерзко и извращенно, — Конни густо покраснела, глаза ее наполнились слезами. — На следующий день мне выплатили за неделю вперед и уволили.

— И долго он тебя обхаживал?

— Месяц.

— Подобные случаи были с другими?

— Он пристает ко всем девушкам, но попадаются только самые наивные. Без доказательств жалобы выеденного яйца не стоят. Никто тебя и слушать не хочет.

Нэнси задохнулась от ненависти. Какой ужас! Какой позор! Если Конни не отомстит за надругательство, ненависть и отчаяние сломят ее, жизнь пойдет под откос. Нэнси должна вступиться за честь девушки. Это то немногое, что она может сделать в память об Антонио Коралло.

— Ты будешь работать на прежнем месте. Справедливость — не пустое слово, — твердо сказала Нэнси.

Конни знала, что Нэнси слов на ветер не бросает, об этом ей рассказывал дедушка.

— А мистер Бим? — испугалась она при одной мысли о встрече с хозяином.

— Он не будет больше приставать к тебе, — Нэнси решительно встала и на прощание крепко пожала Конни руку.

— Спасибо, я отдам вам свой голос, когда вас будут выбирать в мэры, — сказала она, не зная, как еще выразить свою признательность.

Нэнси внимательно посмотрела на девушку, удивляясь тому, как быстро распространяются слухи. Партия только собиралась выдвинуть ее кандидатуру в мэры. Сторонники хотели этого и считали такой проект вполне реальным, реальным, но не более, а между тем об этом говорили, как о решенном факте.

Когда Конни ушла, Нэнси написала несколько строк на листе, сложила его и опустила в карман костюма, забрала сумку и папку с документами и вышла.

— Предупреди Гвидо, чтобы держал машину наготове, — распорядилась она на ходу и помахала Мэри рукой.

Она бесшумно прошла по коридору, где толстый шерстяной палас поглощал звук шагов, и прикрыла за собой дверь, ведущую в просторный, строго обставленный кабинет, где на стенах висели умело подсвеченные подлинники картин Пикассо, относящихся к его голубому периоду.

— Сэл, я мчусь, не проводишь ли до лифта? — обратилась она к мужчине, который сидел за широким столом, заваленным документами. Он поднял на нее большие темные глаза, улыбнулся, встал и пошел навстречу.

— Какой удачный случай! Ни за что его не упущу! — пошутил он.

Сэлу — брату Нэнси было сорок три года. Смуглый, с густыми черными усами и копной темных, слегка поредевших на висках волос, он смотрел доброжелательно, и только резко очерченные губы и тяжеловатый нос придавали его лицу некоторую агрессивность. Непринужденный и элегантный, как положено менеджеру, он был по-провинциальному приветлив. Нэнси была чуть выше его ростом. Брат и сестра совершенно не были похожи друг на друга, разве что в улыбке проскальзывало что-то общее.

Нэнси взяла Сэла под руку. Поговорить вне кабинета — единственная возможность избавиться от чужих ушей.

У Нэнси было много врагов, способных на все, лишь бы выведать ее тайны, вполне вероятно, что они установили в ее офисе подслушивающие устройства. Чтобы исключить такие осложнения, Нэнси регулярно проводила «дезинфекцию» на работе и дома. Может быть, это была излишняя предосторожность, но она усвоила с детства, что лучше предупредить беду, чем выпутываться из нее. Тема, которую она хотела обсудить с Сэлом, требовала особой предосторожности.

Они вышли из офиса в вестибюль сорокового этажа здания, где размещалась их адвокатская контора. Нэнси вынула из кармана свой листок и передала брату.

— Помнишь Антонио Коралло? — спросила она негромко, пока их обтекал поток людей, поднимавшихся и спускавшихся на четырех лифтах.

— Он умер несколько лет назад, я говорил тебе. Я ведь был на его похоронах, — отозвался Сэл.