Евгения Перова - Созданные для любви

Ознакомительный фрагмент

– Я же знаю, что нравлюсь вам, – сказала я тихо. – Зачем вам другая девушка? Дождитесь меня, осталось совсем немного! Пожалуйста!

И поцеловала его в щеку, привстав на цыпочки. А потом убежала. На следующем уроке физики я поменялась местами с кем-то из девчонок – с этой парты мне уже было неудобно строить глазки Евгению Леонидовичу. Он обходил меня за километр, а я страдала, не понимая, почему он заводит каких-то посторонних девиц, если мы с ним так нравимся друг другу! На выпускном я сама пригласила Евгения Леонидовича на вальс – он слегка смутился, но не отказал. Он старательно выдерживал дистанцию, но я улучила момент и прошептала:

– Я по-прежнему люблю вас, Евгений Леонидович! Вы меня дождетесь?

Но он не дождался: когда я была на втором курсе, он женился. Правда, на совсем другой девушке. Конечно, этого следовало ожидать, но мне все-таки стало больно. Я же нравилась ему, нравилась!

Поступила я в Московский педагогический университет на факультет иностранных языков. Это было непростое время для меня – как, впрочем, и для всех в девяностые. Жила я у мамы – Бронштейны оставили ей трехкомнатную квартиру. Но отношения у нас налаживались плохо: мама не знала, как со мной обращаться, а я вовсю доказывала свою взрослость и самостоятельность. Конечно, в Москве для меня было гораздо больше возможностей найти работу, чем в нашем заштатном городишке, но пришлось вернуться: слегла Маняша.

Сразу было понятно, что ухаживать за ней придется мне: я так и не успела устроиться на работу, а мама… Как оказалось, мама нас и содержала всю жизнь – раньше я об этом как-то не задумывалась. У нее была кандидатская степень, высокая должность и большая зарплата, правда, я толком не знала, чем она занималась в своем «почтовом ящике». Онечкина пенсия – одни слезы, как она говорила, а наша Маняша слишком часто меняла место работы, потому что везде немедленно начинала бороться за справедливость и обычно терпела поражение. К тому же деньги у нее так и утекали сквозь пальцы: всегда находился кто-то, кому нужна срочная помощь. Правда, довольно скоро мамин «почтовый ящик» развалился, но ей удалось устроиться в какую-то частную фирму. Понятно, что она не могла бросить такое выгодное место. А для меня работа нашлась в родной школе, но сначала я даже не вспомнила про Евгения Леонидовича – не до того было. После московской жизни возвращение в дом детства далось мне нелегко – я отвыкла от вечного железнодорожного шума за окнами, от убогости ветхого строения, от жизни в маленьком городке, где все на виду и все друг друга знают. Мне было удобно присматривать за Маняшей – школа рядом, всегда можно прибежать, если что. Часто приезжала мама, но толку от нее было мало: она расстраивалась, нервничала и уезжала разбитая.

С Евгением Леонидовичем мы встретились случайно, еще в августе. Конечно, я заранее знала, что мы увидимся! День был яркий, солнечный, я шла по Садовой улице – распущенные волосы, короткое бирюзовое платье с широкой юбочкой, сшитое собственноручно, летящая походка… Он вышел из переулка и обомлел, увидев меня:

– Лена?! Какая ты красивая! Приехала в отпуск?

– Нет, насовсем. Мы теперь с вами коллеги, Евгений Леонидович. Буду английский преподавать в нашей школе. Так что мы сможем часто видеться.

И, помахав ему рукой, я пошла дальше. Он стоял и смотрел мне вслед. А я еще немножко покружилась, раскинув руки – счастье переполняло меня: он влюбился, влюбился! Я знала это так твердо, как если бы он сам сказал мне. Влюбился! И весь день я напевала привязавшуюся насмерть песенку: «Скоро осень, за окнами август, от дождя потемнели кусты, и я знаю, что я тебе нравлюсь, как когда-то мне нравился ты…» Правда, песня выходила у меня уж очень бодрой! А август выдался на редкость солнечным, так что никаких потемневших кустов вокруг не наблюдалось.

Первого сентября я была сама скромность: строгий костюмчик, тоже пошитый мной – от Онечки остались неисчерпаемые запасы разных тряпочек. Юбка приличной длины, пиджачок в талию, невысокие каблучки. Волосы я убрала в узел-ракушку. Училка, одно слово! Но учительница из меня получилась плохая: мне не нравилась школа, раздражали ученики, тупицы и оболтусы. Нет, учительство явно не моя стихия, но что делать. С младшеклассниками мне было проще, они безобидные. А вот старшие классы… Бойкие девицы и здоровенные парни, не отягощенные воспитанием, всего-то на пять-шесть лет меня младше. Поэтому я постаралась им сразу показать, кто в доме хозяин: вошла в 9-й «А» и заговорила по-английски. Говорила довольно долго, а потом спросила:

– Ну что, кто-нибудь способен перевести мою речь? Хотя бы приблизительно?

Робко поднялись две девичьи руки, потом еще одна – высокий худой паренек с задней парты. Его-то я и подняла – он помялся, но выговорил:

– Ну-у… Вы сказали, что если мы хотим так бойко говорить по-английски, как вы, то должны заниматься как следует. Как-то так.

– Да, приемлемо. Смысл передан. А еще я сказала, что характер у меня тяжелый, так что… сами понимаете. Лучше меня не сердить.

– А что вы сделаете, если рассердитесь?

– Пристрелю, – серьезно ответила я.

Они неуверенно захихикали.

Я не собиралась заводить роман с Евгением Леонидовичем. Мы просто работали вместе, несколько раз в день виделись в учительской, улыбались друг другу, изредка разговаривали. Но я видела, что он влюбляется все сильнее и сильнее, а при встречах смотрит на меня тоскующим взглядом. Иногда Евгений Леонидович словно случайно перехватывал меня по пути домой, но я-то знала, что он специально поджидал меня в глухом переулке. Что скрывать, мне нравилась его отчаянная влюбленность! Да, признаюсь, я подогревала ее потихоньку, слегка кокетничая с ним, но все это казалось мне невинной игрой, забавным флиртом, который тешил мое самолюбие, и я даже не представляла, какой огонь разжигаю. Я словно раздвоилась: одна Лена сознавала, что ничего хорошего не получится из этих отношений и надо бы оставить Евгения Леонидовича в покое, но другая упрямо закусывала губу: я хочу, хочу, чтобы он был моим! Наверно, я его все-таки любила. Мне казалось, что я всегда смогу отыграть назад, отступить, отпустить поводок, но не задумывалась о том, смогу ли противостоять, если он решит подойти еще ближе?

Длились эти странные отношения почти год – честно говоря, мне было не до романов: Маняше становилось все хуже, я уже боялась оставлять ее одну и стала задумываться, не найти ли сиделку? Я понимала, что платить придется маме, моей зарплаты еле хватало на лекарства. Маняша стала совсем невыносимой – злобной, раздражительной, подозревала меня в каких-то кознях: то отказывалась есть приготовленную мной кашу и требовала квашеной капусты, которую ей и жевать было нечем, а то устраивала скандал по поводу каких-то мифических мужиков, которых я якобы вожу в дом, отчего я просто лезла на стенку!