Иди ты... в жёны (СИ) - Кит Тата

Теперь в доме есть вода. Правда, только холодная.

Кипятильник я не нашла, так что пришлось греть воду в кастрюлях и протирать дом от пыли и паутины в углах.

Я долго залипала на старых фотографиях бабушки и дедушки, где они ещё совсем молодые и влюбленные.

Интересные раньше фотографии делали. Они будто надутые, как подушечка. При этом тяжеленькие и на какой-то металлической основе. А ещё люди будто намерено не смотрят в кадр, а куда-то в сторону.

Интересно, почему так?..

А ещё эти милые ситцевые шторы в пол-окна, которые прикрывают только нижнюю половину окна? Прелесть! Раньше такие были по всему дому, но сейчас остались только на кухне.

После уборки кухни, зала и некогда своей комнаты, я как выжатый лимончик плюхнулась в кресло и с удовлетворением смотрела на результат своих трудов.

Я уже растопила баню, планируя хорошенько в ней пропариться и лечь спать. Даже свежее постельное, которое с собой привезла, постелила. Сидя в кресле, заглянула в комнату и сама над собой рассмеялась, увидев, что я сложила на кровати подушки горкой и накрыла их белой кружевной салфеткой.

Похоже, прав дядя Петя – старею.

Ничего не могу поделать с тем, что в этом доме руки сами тянутся сделать всё так, как я делала при ещё живых бабушке и дедушке. Душа будто сама тянется к тем временам и просит воссоздать ту атмосферу.

Перед баней я, как обещала, пошла к дяде Пете и тёте Люде.

Можно было бы как раньше зайти в их двор через узкую калитку в заборе, что был между нашими участками, но я не стала этого делать. Сегодня я успела заметить, что у них новая собака, и я не знаю, как она реагирует на непрошенных для неё гостей. Не хватало ещё стать покусанной в первый же день летних каникул.

Поэтому для начала я зашла в соседский палисадник, постучалась в крайней окно и, выйдя из палисадника, ждала, когда мне кто-нибудь откроет.

Калитку двинулась с места, и ко мне вышла тётя Люда. Широко улыбаясь, как и всегда.

- А ты чё как не родная-то? – усмехнулась она и сразу меня обняла. – Сразу надо заходить. Ты же знаешь, что тебе всегда рады. Ой, как давно я тебя не видела! Какая ты красивая стала! А фигура-то какая! Наконец-то мясом обросла – так, от души, хвалить за лишний вес могут только люди старшего поколения.

Я обнимала тётю Люду, зажмурившись как кошка, которую гладят сразу обеими руками.

От соседки пахло домашней выпечкой и немного духами. Она раскачивала меня из стороны в сторону и мягко прихлопывала по спине ладонями. Теплое приятно чувство растеклось в груди. Я словно вернулась домой после долгого путешествия по чужим улицам.

- Как я рада вас видеть! – мурлыкала я довольно. – А вы-то какая красивая стали! Светлый цвет волос вам так идёт!

- Правда? – тётя Люда отстранилась от меня и пригладила свои волосы, собранные в аккуратную шишку на макушке. – А мне парикмахерша, представляешь, намудрила что-то с краской, и получился такой цвет. А я-то темный хотела. Как обычно крашу, чтобы седину-то спрятать. А там девка какая-то молодая работает теперь, что-то перепутала. Ба-атюшки святы! Хорошо, не сожгла! Я сначала психанула, потом даже поплакала. А Петька уговорил, что мне и так хорошо. А я в зеркало даже сначала не смотрела на себя. Неделю, наверное. Потом привыкла. Сейчас думаю, перед приездом внуков опять так же покрашусь. Правда, нравится? Освежает, да?

- Ну-у, завела моя бабка свой словесный пулемёт, - нарочито возмущенно протянул дядя Петя, тоже вышедший за ограду. – Ты хоть в дом Любку пусти, чаем угости, да рассказывай потом всё, что хочешь.

- Ой! А что это я, действительно?... Проходи, Любаша. У меня всё готово. Проходи-проходи.

Тётя Люда пропустила меня первой войти в ограду, сама зашла следом за мной, а за нами и дядя Петя, который и закрыл калитку.

- Да уже можно было и не впускать Любку. Ты ж уже, поди, всё рассказать успела. Всю свою биографию по пятое колено, - усмехался дядя Петя.

- Ай! – махнула на него соседка. – Отстань! Много ты понимаешь в женских разговорах. Смотри, Любаш, какие у меня георгинчики в этом году.

И началась экскурсия по многочисленным цветам тёти Люды. Цветы у неё были везде и во всех ёмкостях, которые только могли подвернуть под руку. Здесь и старые резиновые сапоги, из которых росли бархатцы. Здесь и старые металлические чайники, в которых отлично себя чувствовали фиалки. Даже металлическая хлебница со сдвигающейся крышкой была прибита к заборы специально для петунии, которая из неё свисала. И здесь же мотоциклетный шлем, в котором в детстве я успела поездить с Никиткой, тоже нашёл свое конечное предназначение, служа уютным местечком для настурции.

- Как у вас всё красиво! – восхитилась я.

- Слыхал?! – вопросила тётя Люда, с явным наездом на своего супруга. – Красиво! А не помойка с цветами.

- Бабы, - лаконично парировал дядя Петя, махнув на нас рукой. – Бесполезно спорить. Жрать пойдёмте.

Мы зашли на веранду, где сняли обувь на ковре-дорожке, и прошли в дом, откуда исходил просто потрясающий аромат выпечки и, точно знаю, фирменного борща тёти Люды. Только она делает такой потрясающе вкусный борщ с болгарским перцем.

Желудок сжался в голодном обмороке.

- Чувствую ваш борщ, тётя Люда.

- Специально сварила. Твой любимый. Помню, как ты его нахваливала. Ты сметанки добавляй побольше. Не стесняйся, Любаш. Со сметаной и щепки сладки.

- Спасибо.

Мы по очереди помыли руки и сели за стол.

Соседи начала нахваливать своего сына, Никитку, рассказывая, какой он молодец и как много сделал для них. Начиная от пластиковых окон и спутниковой тарелки в доме, заканчивая теплым туалетом, в который он переоборудовал некогда свою комнату.

В общем, нахваливали своего сына, моего бывшего, по всем фронтам.

А я была только рада за него и за них, да ела борщ большой ложкой.

- Вот, что ни говори, а хорошее сейчас время. Всё есть! – эмоционально всплеснула тётя Люда руками.

- Ага. Только денег нет, - фыркнул дядя Петя скептически.

- Ай! Тебе всё не так. Столько машин по дорогам ездят. На любой вкус, цвет и размер! А всё говорят, что живём плохо, - с философской ноткой в голосе заключила тётя Люда.

После ужина, за которым мы просидели больше трёх часов и даже выпили немного домашней вишневой настойки, я собралась домой, понимая, что уже поздно, а мне ещё в баню нужно сходить.

Едва я встала из-за стола, как тётя Люда вынули из холодильника трёхлитровую банку молока и литровую – со сметаной.

- Куда так много?! – округлились мои глаза.

- Да где тут много-то? – фыркнула она. – Попьёшь, да постряпаешь что-нибудь. На день как раз хватит. Потом ещё приходи.

- Спасибо, - улыбнулась я, качая головой.

- Какие ещё «спасибо»? Ты что, забыла, что за молоко «спасибо» не говорят? – чуть наехала на меня тётя Люда.

- Ой, точно! – завиноватилась я. – Не спасибо, тогда.

- Что сметану вилкой есть нельзя, это-то хоть помнишь? Вымя болеть будет у моей Милки.

- Это помню, - кивнула я с улыбкой.

Ещё, наверное, час я уходила от соседей в дедов дом. Так и проговорила с ними, стоя за калиткой с банками молока и сметаны в руках.

Придя домой, подкинула в баню дров, а затем пошла мыться.

В бане от пара меня размазало так, что я ощущала себя горячей булочкой, которой просто хотелось полежать на чем-то мягком и немного остыть. Это я и сделала, вернувшись в дом, где, надев сорочку «Страсть», которую просто требовала моя кожа, я залезла под одеяло и, водя пальцами по ковру на стене, уснула таким крепким сном, который был у меня только в детстве.

Глава 5. Санька

Глава 5. Санька

Когда в детстве говорили, что девочки – принцессы, а принцессы не какают, нужно было уточнять, что всё говно у них уходит в характер.

Вот и Люба поднасрала мне конкретно.

Твою мать! Что имя, что лицо – всё пшенично-колхозное.

Мало того, что эта стерва уволилась, оставив заявление без подписи в своём кабинете. Она просто исчезла, не передав никому дела, не посветив в суть последних дел и контрактов. Просто всё бросила и свалила неизвестно куда.