Солнечный ветер - Марина Светлая

и, вроде как, проведать сына. Пока ребенок был маленьким, встречаться им доводилось только в присутствии Ани. Когда он стал более самостоятельным, сколько Наз ни просил, она не отпускала его дальше Рудослава.

«Нечего ему на твоих шлюх смотреть», — обиженно фыркала Анечка, сообразившая в какой-то момент, что в лице ребенка получила все-таки вполне конкретный рычаг управления Назаром. И пусть до ЗАГСа этого мужчину она так и не дотащила, но фамилию он Морису дал, в банк на его имя положил крупную сумму, ежемесячно на ее карту капали алименты, которые он платил совершенно добровольно. А главное — хотя бы изредка, но приезжал, потому что совесть ему не позволяла вовсе не знаться с сыном. И если первые несколько лет Аня свято верила, что Шамрай вот-вот опомнится, завершит обучение, вернется домой и женится на ней, то после, когда стало ясно, что свою жизнь он намерен строить не в Рудославе, а ее с Морисом забирать к себе тоже не собирается, в ней окончательно оформилась стерва, жаждавшая испортить Шамраю жизнь ровно настолько, насколько он испортил ее по ее разумению. Вряд ли Аня до конца сама это осознавала, даже скорее наоборот — ее поступки ей казались правильными, а претензии справедливыми и обоснованными. Но самому Назару подчас хотелось не в дверь выйти, а в окно, когда она закатывала очередную истерику на тему «бросил одну с ребенком на руках». И похрен, что он обеспечил им и отдельное жилье, и безбедную жизнь… и черт на него — принадлежность к «благородному семейству» — Аньке это почему-то тоже было важно. Опять же, ровно настолько, насколько было плевать Назару.

В конце концов, его визиты становились все реже, и он сделал единственно правильный вывод: не лезть туда, где ему нет и никогда не будет места. Жениться на Ане он даже не думал, без выполнения этого единственного условия нормальных отношений не получалось. И отцом он был только наполовину. А перетягивать ребенка как канат — самая большая глупость, какую только можно себе представить. И даже больше, чем глупость. Это трагедия. Расти он должен там, где есть согласие, а если Наз этому согласию мешает, то лучше и не приближаться слишком уж сильно.

Вот и очередная попытка провалилась. Впрочем, об этом Шамрай еще не знал. Знал только, что в личном у него без шансов на то, что в народе называют нормальностью, а в работе — вполне преуспел. Потому предпочитал действовать там, где получалось, а не тратить время бог знает на что.

Собственно, и приезд в Рудослав по приглашению Стаха был как раз из той оперы. Шамрай-старший попросил о встрече с глазу на глаз. А поскольку ему нездоровилось, Назару волей-неволей пришлось вырываться из уймы собственных забот. А тех накопилось немало. Один переезд и открытие офиса в Кловске чего стоили. В тридцать семь лет, да еще и с его мадагаскарскими тараканами в голове — событие грандиозное. После Левандова с его уютными улочками, на которых он давно уже чувствовал себя дома, надо было привыкать. И к городу, и к себе самому в этом городе. Рост всегда требует усилий. А столько пахать — даже мыслей о личном уже не останется. На них нет ни желания, ни времени. Да и удобнее так, что уж там. Зависеть от себя, на себя надеяться. И верить — себе.

И не бояться прошлого, которое давно уже не властно над ним.

Прошлое маленько сдало за эти годы, хоть и все еще хорохорилось. И взгляд у прошлого стал более водянистый и уже не такой пронзительный. Не пробирало. Назар чувствовал себя с ним на равных. Наверное, потому что когда-то давно, дойдя до определенной точки, решил, что отныне — сам. И помощи больше никогда не принимал. Это было лучшим решением за всю жизнь.

Мир за воротами усадьбы оказался значительно интереснее, чем если смотреть на него отсюда, из-за решетчатого забора. Стоило только уйти — и он устремлялся все дальше и все быстрее, совершив грандиозный путь от того, кем был, до того, кем стал.

И теперь Стах просит подать в кабинет кофе — для него. А не он — все для Стаха.

— Ты флигель ремонтируешь? Там такая туса рабочих суетится. Что-то случилось или планово? — спросил Назар, сидя напротив Шамрая-старшего и едва ли понимая, что с возрастом они совсем перестали походить друг на друга, хотя и раньше большого сходства не было. Назар набрал массы, но исключительно мышечной, ни единого лишнего килограмма. Он стал еще более крепок в плечах. И даже дорогая брендовая рубашка, делающая из homo sapiens — negotiatoris, то есть человека делового, вряд ли в достаточной мере цивилизовала его. Под тонкой светло-голубой тканью бугрились мускулы, а закатанные до локтей рукава обнажали крепкие руки с замысловатым узором жил и татуировками на смуглой коже. Он больше не стригся под ноль, и оказалось, что волосы у него чуть вьются надо лбом, отчего вид он имел залихватский. Это же впечатление усугубляла и небрежная растительность на лице. Но сильнее прочего — глаза. Острые, умные. Черные, как угли. И спокойно уверенные, какими они никогда не были в юности. И какими их не мог помнить Станислав Янович, потому что такими они стали вдали от него. И помимо его воли.

— Оказалось, крыша потекла. На прошлой неделе лило беспросветно, вот и проявилось, — сказал Стах и с мало свойственным ему добродушием улыбнулся. — Сам как? Давно не появлялся.

— Ну ты ж в курсе, мы расширяемся, до Кловска дотопали. Вот и пропал, — коротко ответил Назар и потянулся к своей чашке с кофе. Кофе в усадьбе по-прежнему варили хороший, крепкий, ароматный.

— Наслышан, — кивнул Шамрай-старший. — Ты молодец. А новые заказы принимаешь, пока расширяешься?

— Смотря какие. Мы теперь можем позволить себе выбирать, а не хвататься за любую работу.

— Надо сделать экспертизу одного участка.

— Тоже расширяешься? — усмехнулся Назар. — Вообще-то, тебе бы поберечь себя, дядя Стах. Выглядишь уставшим.

— Да нет, — усмехнулся и Стах. — Мы давно тот участок пользуем, ты его тоже хорошо знаешь. За перевалом который.

— И нафига тогда тебе экспертиза? Ты там каждый камень знаешь. Или, думаешь, что-то поинтереснее можно найти?

— Нет, — Станислав Янович дернул уголком рта и посмотрел племяннику прямо в глаза. — Искать ничего