Интрижка (СИ) - Эшли Кристен

Когда мои силы ослабли, а его закончились, он рухнул на меня всем весом, его пальцы на моих запястьях не разжимались, все еще приковывая их к кровати.

И я не возражала.

Я приняла его вес, его тепло, его путы, потому что он был мужчиной с великолепной улыбкой. У которого был свой подход к дизайну интерьера, который был мужественным и уверенным, интересным и крутым. У которого было водяное колесо. Который открыл дверцу своего грузовика, чтобы усадить меня, а потом закрыл ее. Который не смотрел на хорошеньких девушек, проходивших мимо нас в баре, пока слушал меня. Который заставил меня почувствовать себя сексуальной. Который заставил меня почувствовать себя красивой. Который заставил меня чувствовать себя настолько не обремененной всем грузом, который я несла, что мне захотелось взять верх, скользнуть его пальцем внутрь себя и объездить его, пока он смотрел. Который позволил мне взять верх, скользнуть его пальцем внутрь меня и объездить его, пока он смотрел. И которому это так сильно понравилось, что его охватило желание взять меня грубо, прижав к своей кровати.

С ним я была такой девушкой.

Девушкой, которая могла пофлиртовать с красивым мужчиной и набрать очки четырьмя использованными презервативами. Девушкой, которой он даже не позволил сделать глоток кофе, потому что ему не терпелось поцеловать ее и отнести обратно в свою постель.

Я чувствовала свободу и легкость, и ощущала себя сексуальной, желанной, забавной, и что я чего-то стоила.

Я не была Элизой Форрестер, смиренной дочерью хиппи, чопорной, правильной и ответственной старшей сестрой дикого ребенка.

Я была Иззи Форрестер, — свободной, непринужденной, сексуальной и желанной, — девушкой, которая могла подцепить красивого мужчину со сказочным домом в лесу, и этот мужчина не мог ею насытиться, и после одного вечера в баре за «маргаритой» и пивом и одной проведенной вместе ночи, у них что-то начиналось.

Пока я наслаждалась этими мыслями, постепенно я начала осознавать, что Джонни не двигается.

Это было странно, и во вспышке паники я подумала, что мне повезло не просто переспать с самым великолепным мужчиной, которого я когда-либо видела, но и убить его интенсивным, потрясающим, великолепным сексом.

Неужели я довела его до сердечного приступа?

— Джонни? — позвала я осторожно и немного неуверенно, чувствуя, как приспосабливаюсь к его весу.

Он мгновенно пошевелился. Не отпуская моих запястий, но двигая мои руки вниз, чтобы согнуть их в локтях, — более удобное положение, — в то же время чудесным образом перенося свой вес на руки.

Он не отрывал лица от моей шеи, но приблизил губы к моему уху и спросил:

— Ты в порядке?

— Да, — прошептала я.

Наконец, он поднял голову, и мне понравилось, что выражение чистого секса исчезло, его место заняло ленивое удовлетворение, но на его лице все еще виднелась обеспокоенность.

— Я жестко тебя объездил, детка, — пробормотал он.

— Да, — согласилась я.

Его пристальный взгляд скользнул по моему лицу.

— Я в порядке, — тихо подтвердила я, а затем слегка улыбнулась и в то же время обняла его так, как только могла, подтянув ноги там, где они были обернуты вокруг его бедер.

Я совсем не знала его — ну, с библейской точки зрения, можно сказать, я знала его относительно хорошо, — но в остальном я его не знала. Тем не менее, я могла бы поклясться, что увидела в его глазах вспышку тревоги, прежде чем он пробормотал:

— Надо избавиться от презерватива.

После этого он выскользнул, отпустил мои запястья, высвободился и без дальнейших церемоний слез с меня, встал с кровати и голым направился в коридор.

Никакого поцелуя.

Никаких объятий.

Никаких нежных ласк и тихого шепота.

Чувствуя легкий холодок, я лежала в постели, глядя ему вслед и продолжая смотреть после того, как он исчез в ванной. Это было как в фильмах, когда случается что-то плохое и вместе с этим приходит холод, сначала замораживающий угол окна, медленно, но затем с треском быстро распространяющийся, покрывая весь дом.

За исключением того, что мороз охватил мое тело.

Потребовалось всего несколько секунд, чтобы понять, что, возможно, у меня и нет большого опыта, но его достаточно для того, чтобы понять, что мужчине не требуются годы, чтобы избавиться от презерватива.

И по этой причине я резко села в постели, выискивая глазами что-нибудь, чем можно было бы прикрыться.

На одной стороне кровати я увидела свои трусики, на другой — его футболку, спортивные штаны и нашу одежду, сброшенную прошлой ночью.

У меня не было времени полностью одеться, поэтому я перекатилась к одежде, схватила его футболку и натянула ее, одновременно бросаясь вокруг кровати, чтобы схватить трусики.

Я поправляла их на бедрах, когда Джонни вернулся из коридора.

Он подошел прямо к своим штанам, и то, как он взглянул на меня, не избегая встречаться со мной взглядом или игнорируя мое присутствие, — было уже хорошим знаком.

Он схватил штаны и, нацепив их, спросил:

— Любишь яичницу с беконом?

— Моя мама была веганкой.

Он остановился в процессе завязывания шнурка на поясе и уставился на меня.

Его волосы теперь еще больше растрепались, падали на лоб и почти закрывали глаза.

Взъерошенный вид делал его еще более красивым, чем раньше, особенно, когда я точно знала, отчего он так выглядел, более того, принимала в этом непосредственное участие.

— Я — нет, — продолжила я.

Он по-прежнему пристально смотрел на меня.

— То есть, не веганка. Я пыталась. Примерно семь раз. У нас с вегетарианством не срослось. Так что, э-м… да. Я люблю яичницу с беконом.

Он медленно закончил завязывать шнурок на штанах и спросил:

— За всей этой информацией стоит какая-то история?

— Нет, только мама была не просто веганкой. А воинствующей веганкой, — пояснила я.

— А-а, — вот и все, что он сказал в ответ, но сделал это, кивнув.

— И моя сестра была вегетарианкой много лет, пока не встретила парня, который думал, что это глупо, и познакомил ее с чизбургерами. — Я пожала плечами. — Остальное — история. Я уже давно была безнадежна, но мама так и не смогла смириться с этим.

Я все болтала, в основном, потому, что была вне себя от облегчения, что он спросил меня, люблю ли я яичницу с беконом, а это означало, что как бы странно я себя ни почувствовала после того, как мы закончили, он не собирался просить меня снять его футболку и надеть мою одежду, чтобы отвезти обратно в город и избавиться от меня.

— Не уверен, что в этом доме есть овощи, если не считать упаковки замороженной кукурузы, — сообщил он.

Я не могла удержаться от встревоженного взгляда.

Джонни, конечно, не упустил его, и весь холод, который оставался во мне от странного чувства, когда он оставил меня в постели, растаял, когда он расхохотался.

Я слышала его смешки. Они были гортанными, насыщенными и прекрасными.

Но его смех был в тысячу раз лучше.

Но все же в нем слышалось нечто такое, что звучало…

Подзабытым.

— Я принесу кружки, — объявила я, чтобы не сделать что-нибудь глупое, например, смотреть, как он смеется, как одурманенный подросток, увидевший свою первую влюбленность на концерте бойбэнда.

Я повернулась к дверям, но обернулась, когда он позвал:

— Из.

Наши глаза встретились.

— Ты ешь много овощей? — спросил он.

— Тарелка на три четверти должна состоять из овощей.

— Она ест много овощей, — пробормотал он с белозубой улыбкой.

— Мне очень нужен кофе, — выпалила я.

— Тогда возьми наши кружки, детка. Я займусь завтраком.

И направился в сторону кухни.

Я двинулась к балкону.

Когда я вернулась с кружками, Джонни стоял у плиты, но я знала, что он слышал, как я вошла, потому что приказал плите:

— Вылей это, налей свежий.

В его кружке оставался, возможно, последний глоток. К своей я даже не притронулась.

— Я подогрею свой, — сказала я.