Любовь длинною в жизнь (ЛП) - Харт Калли

— Присаживайся, девочка. Мне нужно услышать о твоей голливудской жизни. — Не смотря на то, что Фрайдей крупная женщина, она двигается с присущим ей изяществом, когда пересекает крыльцо и присаживается на один из ее деревянных покрашенных в белый цвет садовых стульев. — Я знаю, что там творится. Все эти развращенные суетящиеся люди. Все эти смазливые мальчики с отбеленными зубами. И это какое-то чудо, что женщины там могут выполнять любую работу. Ты берешь комиссии со всех этих знаменитых звезд, да? — Она выдает все эти бессвязные вопросы прежде, чем я успеваю сесть.

Как только я удобно устраиваюсь, делаю глубокий вдох и начинаю рассказывать.

— Я не живу в Голливуде. Мой дом к югу от города прямо у океана. Я беру комиссии, но пока еще не нарисовала ничего для кого-то из знаменитостей. И никогда не сую свой нос в Голливуд. И даже если мне придется побывать там, я не буду смотреть на мужчин с отбеленными зубами. У меня есть парень, помнишь? Бен? Я рассказывала тебе о нем в последнем письме по электронной почте.

— В письме по электронной почте? Детка, ты же знаешь, я не читаю их. Я не могу работать на этой адской машине. А что случилось с простыми письмами? Почтовая служба до сих пор работает, ведь так?

— Да. Но уже не так хорошо, как раньше, — соглашаюсь я. — Ты всё еще принимаешь инсулин? — На протяжении последних нескольких лет Фрайдей является диабетиком. Как только у меня выдается свободная минутка, я сразу же звоню ей и спрашиваю, как она себя чувствует, но она избегает темы своего лечения. Но сейчас, кода я сижу перед ней и смотрю ей в глаза, она не может лгать или уйти от ответов на мои вопросы.

— Только когда мне это необходимо детка. Я не вижу смысла пичкать свое тело этой ерундой каждые пять секунд моей жизни.

— Тебе станет плохо, если ты не будешь делать это так, как нужно, — ругаю я ее. — Ты можешь ослепнуть. Потерять свои ноги. Ты этого хочешь?

— Что это за идиотский, ненормальный вопрос? А я еще считала тебя умной девушкой. Конечно, я не хочу потерять свои чертовы ноги.

Фрайдей всегда начинала вести себя неприветливо, когда ей указывали на правду. Я не обижалась на это.

— Значит, начинай делать так, как нужно. Твои инсулиновые уколы не просто были выписаны тебе в виде рекомендации. Это назначение доктора.

Фрайдей издает раздражительный звук, отказываясь смотреть на меня. Она наливает в стакан сладкого чаю и передает его мне.

— Я видела, как кое-кто вернулся домой чуть раньше днем. — Она указывает пальцем через улицу на дом, на который я избегаю смотреть. На оба дома, если говорить начистоту. С левой стороны дом Кроссов, где Каллан вырос, и рядом с ним тот, в котором я провела в заточении семнадцать лет.

— Он вырос, если это имеет для тебя какое-то значение. Этот парень никогда не перестает расти.

Я моргаю, смотря на дом через дорогу, пытаясь понять, о чем говорит Фрайдей.

— Каллан? Каллан вернулся домой?

Фрайдей тяжело вздыхает, ерзая на стуле.

— А что я сказала как-то по-другому? Прикатил этим утром на ужасной развалюхе. Уверена, что у нее из-под капота даже валил дым.

— Каллан не должен быть здесь. Он в Нью-Йорке. — Знаю это, потому что я каким-то образом всегда чувствую, где он находится. Я никогда не стремилась замечать его, но у парня есть социальные сети, и, ну что тут скажешь, иногда я посматриваю его страницы.

Фрайдей потягивается, разминая плечи, таким образом, что ее внушительная грудь еще сильнее выпячивается вперед.

— Значит, у Каллана есть брат близнец, с резкой походкой, которую я никогда не видела, когда вы были подростками, потому что высокий, темноволосый парень, который вошел в дом пять часов назад, точно был, как две капли воды похож на него.

После того, как я в самолете строго отчитала себя, чтобы больше не пытаться спровоцировать рвоту, забавно, как отчаянно мне хочется засунуть пальцы глубоко в горло вновь. Клонопин, который дала мне Марго, и так уже сгладил неприятные моменты этого дня, но сейчас все ощущалось так, словно весь мир взорвался яркими всполохами цветов, и моя голова грозила разорваться от такой чрезмерной яркости.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Как? Как он вообще узнал, что нужно приехать? Я не могу понять. — Говорить ему о смерти моего отца никогда даже не приходило мне в голову. Каллан ненавидел его почти так же, как и я. Нет ни единого шанса, что он бы приехал, чтобы оказать ему последние почести. Если брать в расчет нашу историю и каждое жестокое разочарование, которое случилось здесь, его внезапное появление было бы последней вещью, которую я ожидала. Господи Иисусе, как мне справиться с этим?

Рядом со мной, Фрайдей прочищает горло.

— Я позвонила ему после того, как услышала о смерти твоего отца, деточка, так же как и тебе. Вы были друзья не разлей вода. Он был твоей первой любовью. Поэтому не было ни единого шанса, что я позволю ему не приехать и не поддержать тебя.

— О Боже мой, Фрайдей. Я не могу поверить... — Замолкаю на этих словах. Я очень близка к тому, чтобы потерять свое терпение и отругать пожилую женщину, хотя уверена, что единственная мысль которой была помочь. Но, черт побери, находящийся здесь Каллан — это последняя необходимая сейчас вещь. Мне нужно спокойствие и тишина, а единственное чувство, которое Каллан Кросс вызывает у меня на данный момент — растерянность. Я делаю глубокий вдох и говорю:

— Каллан и я больше не друзья, Фрайдей. И уже на протяжении долгого времени. Теперь он вернулся, думая, что мне что-то нужно от него, и будет очень неловко. Я не могу... Я даже не могу смотреть на него.

Фрайдей слушает, пока я говорю, но могу сказать по выражению лица, что у нее есть, что ответить на мои слова. Ее губы сжимаются в тонкую линию все сильнее и сильнее, становясь белыми, ее брови практически сходятся на переносице.

— Только то, что ты не можешь смотреть на него, еще не значит, что он не может смотреть на тебя. Ты знаешь,  что он сделал, когда я сказала, что твой отец умер?

— Рассмеялся?

— Нет, он не рассмеялся. Ради всего святого, что с тобой? Господи помилуй! — Я уставилась на свой сладкий чай, не говоря ни слова, в то время как она толкает меня тапком. — Мальчик расплакался, юная леди. Он может и отрицал это, но я могла услышать это по его голосу, все было просто как дважды два. А сейчас, — она указывает на меня своим пальцем, — когда ты его увидишь, пожалуйста, убедись, что не выцарапаешь ему глаза слишком быстро, слышишь меня? Может, он захочет вначале тебе кое-что сказать.

Я медленно качаю головой, чувствуя странную пустоту, похожую на оцепенение, которая распространяется по моим внутренностям.

— Прошло двенадцать лет, Фрайдей. Если кто-то из нас что-то хотел сказать друг другу, то все было сказано уже давно.

Глава 3

Каллан

Призраки.

Настоящее время

Дом пахнет нафталином. Я не был тут уже примерно десять лет с того момента, как умерла моя мать, и даже не смотря на то, что уборщица приходила раз в месяц, чтобы содержать дом в чистоте и следить за тем, что там ничего не разрушится от старости, можно сразу почувствовать, переступив за порог, что в доме никто не живет. Это лишь пустая оболочка. Это гробница, наполненная приведениями. Я хотел его продать, но он  продержался только три недели на рынке, как я запаниковал и попросил агента по недвижимости убрать его из списка объявлений. Это ощущалось... Как будто я предатель. Уверен, что если бы Малкольм Тейлор был все еще жив, Корали бы никогда не вернулась домой. Я не знаю, но... В моей голове продолжали проигрываться сцены того, как она однажды возвращается домой и стучит в дверь, желая увидеть меня, и в этот момент встречает незнакомца. Это было тем, с чем бы я не смог смириться. Даже в огромных объятьях Нью-Йорка, что сжали меня в тиски, эти образы играли с моим разумом, наводняя его мыслями о том, как она находится где-то там, что ей может понадобиться вновь запасной ключ, чтобы убежать и спрятаться в моей старой спальне, так же как она делала много лет тому назад, когда мы были подростками.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})