Мой персональный миллионер (СИ) - Шайлина Ирина

— Вас и правда это волнует? — вслух удивилась я.

Он повернулся. Аккуратно собрал использованные салфетки, отнес в урну, руки отряхнул. Потом на меня посмотрел.

— Да, — сказал серьёзно. Подумал и добавил: — Мне не нравится, когда грязь.

Я перехватила Соньку поудобнее и пошла к подъезду.

— Эй, — крикнул сосед вслед. — А что я сделал вам? За что вы меня ненавидите?

Что я могла сказать? За то, что он родился? Что у него все хорошо? Даже с именем фортануло вон. Я ненавижу его, потому что завидую. Тому, что в его жизни испачканная машина — это проблема. А ещё за то, что он каким-то неведомым путём приблудился из своей миллионерской жизни и застрял аккурат в моём подъезде. За то, что у него такие синие глаза. За то, что я такая жалкая. Но ему это знать совсем не нужно, я хочу сохранить хоть крохи самоуверенности.

Мне не хочется, чтобы он шел следом и задавал идиотские вопросы. С чего он вообще взял, что я его ненавижу? Ха! Мне просто все равно. В лифте, слава богу, я поднялась в одиночестве. Положила спящую Соньку в центр постели, села на пол рядышком и разревелась. От слез не становилось легче, но удержать их в себе не было никакой возможности. Хорошо, что не видит никто. Я так привыкла быть сильной. Для папы, для Дуньки, теперь вот для дочки.

На кровати раздался шорох. Я обернулась. Сонька, которая из-за ранних родов развивалась чуть медленнее своих ровесников, снова лежала на животе и смотрела на меня в упор, чуть не сведя глаза на переносице. Это было так неожиданно и смешно, что я неожиданно для себя рассмеялась. А Сонька… широко улыбнулась, показав розовые десны и пустив от старательности ниточку слюны.

— И чего я реву, дура? — спросила я. — Пошли танцевать!

Я включила музыку погромче — плевать на соседей, их Сатана и не к такому приучил, подхватила дочку на руки и закружилась. Смеялась, подкидывала вверх. И Сонька смеялась! Сатана сидел в дверях комнаты, забыв, что вылизывал своё богатство, и так и замер, вытянув ногу в сторону. Потом фыркнул, и ушёл на кухню. Что с нас взять — девочки. Глупые, человеческие.

Музыка все так же била по ушам, я без сил упала на постель, уложив Соньку рядом. Она сразу потянулась к груди — война войной, а обед по расписанию. Весь вечер я с увлечением веселила ребёнка, чтобы он засмеялся — это просто удивительно, первый смех твоего ребёнка. Пыталась снять на камеру, но на камеру Соня предпочитала плакать. Я даже уснула счастливой. Мало того — и проснулась такой. На улице дождь льёт, а мне хорошо. У меня Сонька есть. А проблемы решаемы.

Пора бы мне уже уяснить — долго хорошо не бывает. В моём случае продлилось всего десять часов. А потом у меня зазвонил телефон. Дунька. Я вздохнула, взяла трубку. На свадьбу уже поздно, но, может, возвращается? Я соскучилась. Да, возвращалась. Лучше бы она весь Тибет пешком обошла.

— Лидка! — кричала Дуня в трубку через треск. — Я с Никитой рассталась. Ты слышишь меня? Я в город еду, в аэропорт — у меня денег ни копейки вообще, даже на кофе нет! Лида, ты же мне займешь? Я отдам, когда на работу устроюсь!

— Сколько? — глухо спросила я. И села на пол, услышав сумму.

— Ну, Лид, с пересадками же придётся! Все, на балансе кончаются! Номер карточки ты знаешь! Люблю тебя!

И гудки. Я сидела и смотрела на телефон. Сонька досталась мне финансово не просто. У меня не было опоры, у меня была ипотечная квартира. Гришка — Сонькин папа — нашёл мне эту квартиру. Тут я живу бесплатно, потому что смотрю за Сатаной, которого хозяева взять в счастливую жизнь отказались, и я их понимаю. Моя квартира сдаётся, и это почти полностью покрывает сумму ежемесячного взноса по ипотеке, я добавляю сверху только пару тысяч. Работать я не могу, мне Соню оставить не с кем. Я продала машину, чтобы у меня был нз на чёрный день. А теперь получается, что я должна просто взять и отдать большую часть своих денег потому, что Дунька на Тибете поругалась с очередным парнем.

— Нет, — сказала я Соне. С кухни выглянул Сатана, ему я тоже сказала: — Нет.

И добавила в третий раз, для весомости, для себя. Весь день ходила и между делом представляла себе Дуньку, которая сидит там, среди тибетцев, в аэропорту, на железном стульчике, голодная, потому что купить пожрать ей не на что. Она же моя, Дунька. Хоть и непутевая. Заболело сердце, остро захотелось выпить. Я первый раз пожалела, что кормлю грудью. Бокал коньяка бы мне не помешал.

Вечером я стояла в ванной, смотрела на своё отражение. Вот что во мне такого, что неприятности ко мне липнут? Что во мне не так? За стенкой миллионерский сосед фальшиво пел популярную и не очень приличную песенку. Когда он старательно и пронзительно — для моих ушей — тянул самую высокую ноту, а потом вдруг сорвался, погрузив комнату в тишину, я решилась. Он снова замурлыкал, я открыла онлайн-банк и быстро перевела всю требующуюся сумму, добавив сверху немного — пусть уж пожрет, быстро, чтобы не передумать, не глядя на сумму комиссии. Подтвердила перевод и поняла — правильно. Иначе бы просто с ума сошла от беспокойства. А теперь камень с души. И даже миллионерское пение не раздражает. Я пошла в комнату к своему ребёнку, даже не замечая, что мурлычу под нос тот же мотив.

Глава 4. Герман

Мне выдали портфель. Он натирал плечо и был тяжёлым: в нем пластиковые папки с файлами и стопки бумаг — на многих из них мои подписи. Я поднялся к своему секретарю отдать очередную папку. С тоской заглянул в кабинет — за полированным столом сидел мой заместитель. Заметил меня — вид сконфуженный. Ничего, я и сам малость сконфужен. Бывает. Хотя, о чем это я? Я — в бешенстве, но изо всех сил напускаю на себя равнодушие.

— Вы скоро вернетесь? — спросила Света мне вслед, привстав со стула.

Света — моя секретарша.

— Не знаю, — честно ответил я. — Может, кофе нальешь?

Кофе Света варила, что надо. Сразу подхватилась с места, унеслась на кухоньку — у нас была своя, отдельная, а еще душ и комната отдыха. Точнее — все моё, я, бывало, жил тут. Я сел в кресло в приёмной, с удовольствием выпил кофе.

— Дмитрий Сергеевич даже туалетом вашим не пользуется, — доверительно шепнула мне Светка. — Боится. Давайте уже скорее, мы вас так ждём!

Попрощался, повесил на плечо свою котомку, вышел. Снова покурил на лестнице, благо, что ею у нас почти никто не пользуется. Сигареты, пожалуй, единственная моя вредная привычка. Порой казалось, что я начал курить только потому, что Кирилл не курит. А дед курит. И вечером мы могли засесть с ним вдвоём с сигаретой, а Кирилл становился лишним. Сейчас деда в моей жизни все меньше, а досадная привычка осталась.

Стеклянная дверь, ведущая на лестницу, открылась — вышла Даша. Ходили слухи, что она спала с братом, но так ли это — утверждать я бы не взялся. Одно из железных правил, вбитых нам дедом — не трахаться с коллегами. Я соблюдал его свято, может, потому, что и соблазна особого не было — баб хватало и помимо офиса. Снова вспомнил Лизку, поморщился.

Даша достала сигарету — бабскую, длинную, пахнущую сладко до противоестественности. Закурила. Может, и правда с Кириллом спит, раз храбрая такая?

— Совсем старик в маразм ударился? — спросила она, выпустив дым.

Раньше она со мной так вульгарно себя не вела. Она что, не понимает, что блажь у деда пройдёт, а я останусь? И не её собачье дело, почему я уступаю. Во мне снова проснулась уверенность в себе.

— Во-первых, не старик, а Михаил Степанович. Во-вторых, решения руководства тебя не касаются. В-третьих, хватит, блядь, курить на лестнице.

— Бу-бу-бу, — говорит вконец охреневшая Даша. — Как страшно.

Вернусь в свой кабинет — уволю. И плевать, что её Кирилл в штат брал. Скажу своим девочкам — они у меня, во главе со Светкой, боевые: выживут — сама убежит. Дашка улыбается. Провоцирует меня. Её Кирилл подогнал? Чтобы я вышел из себя, сломался, плюнул на все эти игры и, пинком открыв дверь, вернулся в свой кабинет? Чтобы доказать деду, что я настолько слаб, что не продержался и двух недель?