Вера Колочкова - Сладкий хлеб мачехи

Ознакомительный фрагмент

— Ну, мам… Ну ты же сама знаешь, как к нашему отцу всякие тетки любят липнуть! Помнишь, как два года назад какая-то тупая лохушка его преследовала, тебе постоянно звонила? И ничего! Вы с отцом еще смеялись над ней… Помнишь?

Снова хмыкнув, Бася недоверчиво уставилась на пасынка. Надо же — только и остается, что хмыкать. Она и не подозревала, что Глебка в курсе всех этих дел… Действительно, была у них с Вадимом два года назад такая история. Влюбилась в него одна особь, из нынешних, из юных и наглых. Из тех, которые к объекту своей влюбленности напролом пробиваются, как через лесную чащу. Ох и хлебнули они с Вадимом тогда от этой девицы… Все было — и преследования, и звонки, и до прямых угроз дело доходило. Смех смехом, конечно, но она, помнится, боялась из дому выйти — вдруг эта девица в припадке страсти ненароком возьмет да кислотой в лицо плеснет…

— Да, Глебка. Тогда это действительно смешно было. Тогда мы вместе смеялись, а теперь… Теперь это уже другая драматургия…

— Мам, да нет здесь никакой драмы! Не придумывай. Наверное, у вас просто это… Ну, семейный кризис, что ли… Десять лет вместе прожить — это ж не баран чихнул! А может, он просто устал? Знаешь, как бывает? Тупо устал, и все.

— От меня, что ли, устал?

— Да нет, не от тебя! Просто — устал. Ты же знаешь, какой у него бизнес тяжелый! Нервно-строительный, как он говорит. Да и в стране кризис, тут поневоле крышу над головой снесет! А так мы очень даже хорошо живем, мам…

— Слушай, Глебка… Раз уж у нас такой разговор пошел… Только давай по чесноку, ладно? Ты уже большой, с тобой можно обо всем по чесноку… Понимаешь, твой отец… По-моему, он меня совсем, совсем разлюбил…

Бася коротко вздохнула и замолчала, испуганно уставившись на пасынка. Лицо его вмиг стало совсем уж потерянным, синие глаза округлились по-детски. Смотрит на нее, моргает рыжими ресницами, не знает, что и ответить. Да и что он может ответить? В конце концов, ему пятнадцать всего. Вот идиотка! Разве можно с мальчишкой такие разговоры вести! И как это ее вдруг понесло на подобные откровения? Ему ж еще не по силам!

Прикусив от досады губу, она резко поднялась со стула, подошла к окну, сплела вдовьим жестом руки под грудью. Надо как-то выходить из ситуации. Но как? Может, повернуться к нему с улыбкой и сказать, что пошутила?

Повернуться она не успела. Глебка ее опередил. Проговорил в спину довольно уверенно:

— Ага, щас! Разлюбил он тебя! Размечталась! Тоже придумала себе несчастье! Ты чего, с дуба рухнула, такое заявлять? Десять лет любил, а потом здрасте-нате — взял и разлюбил! Так же не бывает!

— Бывает, Глебка. Еще как бывает.

Нет, чего это она, в самом деле? Такой был повод этот дурацкий разговор прекратить! Сказала бы — ну да, конечно же не бывает… А она ляпает разговор дальше, как со взрослым. И ничего с этим сделать не может. Слова из обиженного организма сами по себе вылетают, как птицы из огня, торопятся.

— Нет, не бывает!

— Понимаешь, я его раздражать начала… Я же чувствую! Он приходит под утро, от него чужими духами пахнет… А я…

Спохватившись, она прижала ладони ко рту, глянула на него испуганно.

— Ой, да что я несу, в самом деле! Ты прости меня, Глебка. Наверное, и правда нельзя тебе такие вещи рассказывать…

Она и сама не заметила, как слезы потекли по щекам. Странно, голос звучал спокойно и ровно, а слезы текли. И плечи тряслись противно, как в лихорадке. И слова по своей сути проговаривались противные, злые, жестокие. Опять сами по себе выскакивали, не удержать.

— А… А что мне с тобой делать, Глебка, если до развода дело дойдет? Что? Я ж тебе не мать…

Наверное, она бы в отчаянии еще чего-нибудь выдала такое, очень противное. Это, наверное, хорошо, что Глеб ее опять опередил. Хотя чего уж хорошего… Вон как у него голос зазвенел, ткнулся ей в спину мальчишеской обидой.

— Мам, да ты чего такое говоришь?! Да ты… Ты вспомни, вспомни, мам! Я хоть и маленький был, а помню, как сам тогда тебе в руки упал… А ты помнишь? А папа еще сказал — это судьба… Ты что, забыла? И отец тебя любит, любит! Я знаю! А ты все придумываешь! Развод, главное… Ты что вообще говоришь такое? Ой, да ну тебя…

От звука упавшего на пол стула она вздрогнула, втянула голову в плечи. Оглянулась — Глебкина красная майка мелькнула в проеме кухни, исчезла. Обиделся. Наверное, плакать пошел. Ишь, как дверью в свою комнату сердито хлопнул. Чего ж она стоит? Надо бы за ним пойти, объяснить, успокоить…

Да, мысль, конечно, хорошая — «объяснить и успокоить». Очень правильная. Особенно относительно «объяснить». Хватит, объяснила уже. Назвалась десять лет назад матерью, хватило смелости, а теперь в объяснения кинулась. Прости, мол, Глебушка, мачеху-дуру глупую, меня твой отец разлюбил… Тьфу, противно как звучит. Хотя, как бы оно ни звучало, в чем, если вдуматься, она виновата? В том, что без ума влюбилась в Вадима? Или в том, что так же без ума старалась быть примерной женой и хорошей мачехой? Что всегда была при доме, при муже, при ребенке? Со всеми подробностями была — и со свежими рубашками по утрам, и завтраками-обедами тоже свежими, а не из «Кулинарии» принесенными, и с Глебушкиными детскими болезнями, и с обязательной сказкой на ночь, а потом еще и с уроками, спортивными секциями, бассейном, английским… За все же бралась-хваталась с радостью, жила как птичка певчая, которая больших забот не знает. А главное, уверенность была, что все она делает правильно — живет, мужа любит, ребенка воспитывает… Ни образования за душой, ни мало-мальской специальности не было, а уверенность — была. Нет, конечно, всякое за эти десять лет пришлось пережить. И неприятности тоже были. А у кого их не бывает, скажите? Муж ей не простой достался, это ж понимать надо. Она и понимала. Любила, прощала, терпела, обид не помнила. Знала — он ее тоже любит. Да, было, было… Что же, черт возьми, сейчас-то произошло? Откуда взялась эта нервозность, слезливость обиженная, съедающая сердце тревога? Куда делась ее терпеливость легкомысленная? Неужели иссякла, закончилась?

Если так — то страшно… Страшно за себя, за Глебку. Вон уже до чего дело дошло — пугать начала откровениями. Ну как, как мальчишке объяснить, что трудно, что практически невозможно жить рядом с человеком, которого раздражаешь? И от которого при этом зависишь полностью? А главное — по-прежнему любишь…

Нет, ничего такого не надо ему объяснять. Нельзя. Маленький он еще. Надо просто взять себя в руки. Надо самой успокоиться, сосредоточиться на чем-то хорошем. А хорошего было много, есть что вспомнить. Например, тот самый день можно вспомнить, когда они появились в ее жизни — Вадим и Глебка. Она, кстати, часто его вспоминает. Хороший был день…