Без права на слабость (СИ) - Лари Яна

*Группа 25/17  "Умереть от счастья"

Вычеркни. Похорони. Забудь

Жжение в лёгких напоминает, что организму нужен воздух и, сделав короткий вдох, я хрипло выдыхаю:

– Ты труп…

– Не смей! – бледная как полотно Лера закрывает от меня своего гостя, прижимая к груди стопку выглаженной одежды. В синих глазах страх пополам с чувством вины, и чтобы понять насколько неуместно сейчас моё появление достаточно обратить внимание, как судорожно стискивают ткань побелевшие пальцы. За него она будет сражаться как тигрица. Даже против меня, если придётся.

– Лер, не геройствуй. Мы сами.

– Виктор, помолчи, – она называет его по имени, а мне будто кувалдой прилетает под дых. Так вот он какой, герой её снов. Что ж, спасибо, что познакомила. – Тим… я всё объясню.

– Я разве просил объяснений? – разжимаю стиснутый кулак, позволяя руке опуститься. – Что бы ты сейчас ни сказала, я не слепой… сестрёнка.

Мне впервые приходится испытывать такое чувство, перед мощью которого отступает даже старая неизлечимая агрессия. Достаточно одного её взгляда: растерянного, больного, и убийственное разочарование расщепляет мои надежды на атомы. Из нас двоих она никогда не выберет меня, иначе, почему защищает?

– Я должна была тебе рассказать… – шагает ко мне Лера, выставив вперёд руку. Как с бешеной псиной, ей-богу. – Прости, я правда не хотела, чтобы так вышло.

– Заткнись.

– Очень красиво, мудак, – пренебрежительно выплёвывает её дружок. Хорошая попытка переключить мою ярость на себя, останься во мне хоть какие-то эмоции.

Я всё ещё ничего не чувствую. Просто вжимаюсь в подоконник, поясницей впитывая холод металла, и за скрипом половиц слышу фантомный звон стёкол. Перед моими глазами сейчас не убогая спальня сводной сестры, а просторная кухня отцовского особняка. В детской надрывается сестра-первоклашка – колотит маленькими кулачками в массивную дверь, не понимая, что происходит. Я тоже не понимаю, потому что мне снова двенадцать. Я полумёртв от страха и искренне не догоняю, чем заслужил такое обращение. В голове отчётливо звенит мой ещё по-детски звонкий голос:

– Да что я такого сделал? – холодею я прошлый, глядя как человек, который не так давно читал мне сказки на ночь, замахивается для удара. – Папа?!

Два таких разных и таких одинаковых отрезка моей жизни на долю мгновения сливаются воедино. Виктор что-то говорит, удерживая Леру на месте, его неестественно длинные музыкальные пальцы уверенно сминают футболку на её плечах. Не знаю, осознанно или нет, но она слушается, а у меня в солнечном сплетении снова взрывается мощь отцовского удара.

Комната дрожит, искажается переливами одному мне видимых осколков.

Я снова проживаю секунды пугающей невесомости, за которые в ушах даже не успевает затихнуть звон стекла. Снова чувствую тяжёлый шлепок о рыхлую землю. Клумба, где мы с отцом ловили сверчков и закапывали «клады» снова встречает меня взрывом дикой боли, убирая на задний план жжение от бесчисленных порезов. А перед глазами не чернота, не звёздочки как рисуют в комиксах – перед глазами его жестокая гримаса. Страшнее загнанных под кожу осколков и треснувших костей, ужаснее судороги тряхнувшей мышцы. Я возненавижу эту улыбку на всю жизнь, даже не подозревая, как часто впоследствии буду замечать её в зеркале. Я и сейчас вижу её отражение в испуганных глазах Леры.

Мотаю головой, прогоняя наваждение. Меня разбирает бесконтрольный смех. Вот это пробрало, так пробрало! Таких ярких приходов ни один косяк не подарит – только Валерия. Моя убийственно крепкая отрава. Та, что играючи взломала мою оборону, чтобы в третий раз столкнуть в самое пекло.

Сквозь пелену болезненного веселья слышу хлопок входной двери, на этот раз более чем реальный, и голос Александра:

– Я дома! Лера, родная, ты у себя?

Расширив глаза до размера чайных блюдец, она окидывает растерянным взглядом моё обнаженное тело, после чего переключает внимание на невесело присвистнувшего Виктора. А на парнишке-то одежды немногим больше.

– Это попадос, детка, – бесшабашно резюмирую, доставая из-за тумбочки бутылку с вином. – Александра жизнь к такому явно не готовила.

– Одевайся. В таком виде он точно тебя прогонит, – скороговоркой выдаёт Лера, всовывая в руки своему дружку стопку одежды. – Я его задержу. Тим, а ты…

– Даже не надейся, – шлю ей короткую улыбку, яростно ввинчивая штопор в тугую пробку.

Судя по тому, как её пальцы вцепились в дверную ручку, мои фантазии о более изощренном способе использовать этот инструмент – например, прокрутить его пару раз в глазнице соперника – не так уж и нечитабельны.

– Тим, прошу тебя… Я всё объясню чуть позже. Встань хотя бы за шкаф. Пожалуйста.

Объяснится она. Смешно. Это звучит настолько неправдоподобно, что Лера и сама запинается.

– Шкаф? Да ну, моветон какой-то. Ты лучше для полноты картины тоже разденься. Пресечём одним махом очередную ненужную лекцию о половом созревании. Винчик будешь? – криво ухмыляюсь, вытягивая пробку, но не до конца. Прикосновение Лериной руки заставляет меня отшатнуться. – Э нет. Забудь.

Не знаю, что она видит в этот момент в моих глазах, но её такой взгляд мне точно не в новинку. В пролеске, когда я держал заплаканное лицо на уровне своей ширинки, Лера смотрела также. Испуганно, не зная чего ожидать и что с этим делать.

– Тим, ты не в себе.

Наверное, действительно странно, что в самый критический момент, когда всем нормальным людям, а в особенности психам вроде меня положено крушить и ломать в приступе праведной ярости, я так спокоен. Мёртв. Откуда-то из услышанной песни чиркает по уху строчка:

Умереть от счастья, пока ещё всё хорошо…

Домой явился слишком рано, а с этим безнадёжно опоздал. Умора.

– Лера, ты у себя?

Виктор застывает с наполовину продетой в штанину ногой. Лера со страдальческим стоном кидается к двери.

– Да папочка. Уже иду!

– Не нужно я сам.

Из прихожей доносится стук скинутого на пол ботинка. Времени у нас секунды. Нет, не так – «нас» больше нет. Это у них времени в обрез, а я сам по себе.

– Шевелись, придурок, – шипит её без пары минут жених. Интересно он хоть догадывается, как щепетилен в таких вопросах Александр? И с чего решил, что я впрягусь в это всё?

Не удостоив его ответом, сгребаю сброшенные под кровать вещи и, зажав между грудью и подбородком бутылку, распахиваю настежь окно.

– Тим, не дури! Там холодно.

Даже одурманенный предательством мозг осуждает мой порыв сигануть в мороз голозадым, но гордость неумолима. Наши отношения начались глупо, так чего удивляться, что закончились так же? В её комнате незнакомый пацан – допустим недоразумение. Голый? Предположим этому тоже есть объяснение. Но какого чёрта она на него так смотрит? Так как ни разу на меня не смотрела. В голове начинает гудеть и трещать. Похоже, пробивается наружу прощальный подарок.

«Не ищи оправданий, – нашёптывает самоуважение. – Ты знаешь что нужно делать. Вычеркни. Похорони. Забудь».

Усевшись на подоконник, смотрю ей прямо в глаза. В них плещется отчаяние и это паршивое, разъёдающее мне внутренности чувство вины. Ждать, что Лера плюнет на реакцию отца и хмурый взгляд своего Виктора унизительно, но я жду. Целую секунду, а затем понимаю, что зря. Примерные дочери не выбирают таких, как я.

Рывок и вот я уже пританцовываю на мокром снегу, пытаясь вывернуть мятые джинсы.

– Беда… – выглядывает из-за забора дед Ваня, то ли обращаясь ко мне, то ли констатируя прискорбную действительность.

– Нормально всё, прорвёмся, – машу ему бутылкой.

– Ну-ну… Я предупреждал. С поллитровкой никакой мороки. Пустая бутылка ещё никому не разбивала сердце, а вот пустая девка – хуже бодуна.

Звучит бредово, но аргументов против сейчас не нахожу. Да и чёрт с ними, старику виднее.

По-быстрому одевшись, прошмыгиваю в прихожую и как есть, в мокрых носках ныряю в свои видавшие виды красные кеды. Спиваться я не собираюсь, а вот наше с Лерой несбывшееся завтра определённо достойно быть помянутым.