Элизабет Адлер - Наследницы

— Что? — спросила Ханичайл.

— То, что ты будешь похожа на своего отца. Он был интересным мужчиной. Действительно интересным. И в нем было то же самое, что и в тебе. — Элиза плотно сжала губы, внезапно поняв, что это было.

— Что, Элиза? Что в нем такого было?

— Это не для твоих ушей, — строго сказала Элиза. — Иди собирай вещи, — добавила она и быстро ушла на кухню.

Ханичайл долго лежала в ванне, окруженная мрамором и пенными пузырьками, все более и более чувствуя себя настоящей кинозвездой. Затем она надела новое хлопчатобумажное белье, точно такое же, какое привыкла носить с тех пор, как была маленькой девочкой, с большой осторожностью натянула на ноги шелковые чулки и отливающие серебром туфли.

Затем она надела черное платье и подвязала длинные светлые волосы черной атласной лентой, купленной в универсальном магазине, где когда-то работала ее мать, припудрила пуховкой свой веснушчатый носик, осторожно нанесла на губы цикламенового цвета помаду и, как полагается, сомкнула губы, чтобы помада легла ровнее, затем посмотрела на себя в зеркало и улыбнулась. Помада не измазала зубы. Вид был для нее непривычный, но она решила, что постепенно привыкнет к косметике. И последний штрих: мазок французскими духами за каждым ухом.

Ханичайл придирчиво оглядела себя в большом зеркале, решая, не слишком ли низок вырез платья, подходят ли рукава-крылышки для вечернего платья и не коротка ли та часть скроенной по косой юбки, которая доходила ей только до колен. И не слишком ли плотно платье облегает ее? Ее мучили сомнения. Особенно ей не нравилась розовая тафта под черным кружевом, из-за которой она казалась почти голой.

Ханичайл вздохнула, но менять что-либо уже поздно. Платье было у нее единственным. К нему подошла бы нитка жемчуга, но единственным украшением у нее было золотое кольцо с гербом Маунтджоев, которое сначала носил ее дедушка Джордж, а потом ее отец. Ханичайл никогда не снимала его. Оно было таким же талисманом, как и старый мишка, который мистическим образом связывал ее с отцом.

Волнуясь, Ханичайл пошла в столовую, пошатываясь от качки и непривычных для нее туфель на высоких каблуках.

Главный официант, стоявший наверху ведущей вниз лестницы, с удивлением посмотрел на нее. Ханичайл одарила его застенчивой улыбкой, затем быстро оглядела переполненную людьми столовую; зеркальные стены и сверкающие, как драгоценные камни, канделябры; духовой оркестр, укрывшийся в тени посаженных в кадки пальм и играющий последнюю мелодию Джерри Керна. Одетые во фраки официанты разливали шампанское, а пассажиры приветствовали друг друга поцелуями в щеку. Все это было похоже на кино. Ханичайл повнимательнее присмотрелась к пассажирам, и внезапно кино обернулось для нее кошмаром. Горячая волна смущения обожгла ей щеки. Все фильмы врали. Никто не носил вечерних платьев: каждая женщина была в коротеньком дневном платье. Люди, оборачиваясь, смотрели на Ханичайл, и она почувствовала, что покраснела до корней волос. Ей хотелось в тот момент провалиться сквозь землю.

Стоя в дверном проеме, Алекс Скотт наблюдал за Ханичайл. Вид у нее был такой, словно она хотела убежать, но он понял, что она не может этого сделать: от смущения она приросла к месту.

— Могу я помочь вам, мисс? — спросил старший официант.

— В этом нет необходимости, Марио. — Алекс взял Ханичайл под локоть. — Мисс Маунтджой со мной. Пожалуйста, Марио, столик на двоих подальше от толпы.

Ханичайл в ужасе посмотрела на Алекса и сразу обратила внимание, что на нем нет фрака и белого галстука.

— Я оделась не по форме, — прошептала она. — Все на меня смотрят. Я не могу пойти туда.

— Ваш стюард должен был предупредить, что в первый день никто не одевается к обеду. Это своего рода традиция. Пусть себе смотрят. Они только и думают, как очаровательно вы выглядите.

— Прошу прощения, сэр, — обеспокоенно вмешался в разговор старший официант, — но мисс Молтон сказала, что ждет вас за ее столиком. Она с лордом и леди Киннон и четой Бидлз.

— К черту мисс Молтон и Бидлзов. — Алекс ободряюще посмотрел на Ханичайл: — Сделайте глубокий вдох и обопритесь на меня.

Алекс повел Ханичайл вниз по лестнице, мимо уставившихся на них официантов, мимо разъяренной Вивы и любопытных Бидлзов, мимо всех других удивленных пассажиров первого класса за столик в укромном уголке.

— Простите, — сказала Ханичайл, с благодарностью опускаясь на стул. — Кажется, я доставила вам массу хлопот. — На ее ресницах дрожали слезинки.

— Никаких хлопот, — с улыбкой ответил Алекс.

— Я только что испытала смертельный ужас, — продолжала Ханичайл, все еще сгорая от стыда. — Вы думаете, что я глупая провинциалка. И вы правы. Все, что мне известно, я узнала из фильмов, а в них нигде не говорится, что люди вашего круга не наряжаются в первый день. Я незнакома с вашими правилами.

Алекс задумчиво посмотрел на девушку.

— Странно, — сказал он, — но, когда я вас впервые увидел, у меня создалось впечатление, что вы тот тип женщин, которые не отступают перед невзгодами. Вы не зарыдали и даже не застонали, когда фотограф сшиб вас с ног, хотя я видел собственными глазами, что вам было больно. Какая сильная женщина, подумал я. Она из тех, которые, несмотря на свою молодость, могут постоять за себя.

— Вы действительно так подумали? — удивилась Ханичайл. — Или вы просто стараетесь меня успокоить?

— Я никогда не говорю того, чего не думаю.

Ханичайл снова покраснела, на этот раз от удовольствия.

— Я пытаюсь быть сильной. Я много работала, чтобы ранчо окончательно не пришло в упадок, с тех самых пор, когда Роузи потратила все деньги. Сначала была засуха, потом депрессия, потом…

— Почему бы вам не рассказать все с самого начала, — предложил Алекс, пока официант разливал им шампанское. — Но сначала скажите, что вы будете есть.

Ханичайл со страхом и растерянностью посмотрела на меню. Алекс, заметив ее замешательство, предложил:

— Позвольте мне сделать заказ на нас двоих.

Ханичайл с радостью согласилась.

— Кстати, спасибо за розы, мистер Скотт. Никто раньше не дарил мне цветы. Они прекрасны.

— Они предназначались для прекрасной девушки, — галантно солгал Алекс. И однако, подумал при этом: «Несмотря на всю ее простоту и неуклюжесть, в ней есть нечто привлекательное».

— Я очень любопытен, — сказал он. — Кто вы такая? Почему вы плывете одна на этом корабле?

Ханичайл рассказала Алексу о письме лорда Маунтджоя и о том, что плывет в Лондон потому, что уверена: ее отец захотел бы, чтобы она познакомилась с последним из оставшихся в живых членов его семьи.