Развод. Искусство слать всех на... (СИ) - Шевцова Каролина

- Да обычно все. Ровно.

- Ровно значит…

И принимается что-то записывать в блокнот. На наших встречах Вернадский так часто что-то пишет, что уже мог бы издать целую книгу. Хочется хоть одним глазом заглянуть и прочитать, что этот мужик обо мне думает. А с другой стороны, не по хер ли? Главное, что я думаю о себе.

А я думаю, что я молодец!

- Док, есть какие-то прогнозы, когда меня отсюда выпустят?

- А разве вас здесь держат?

О, ненавижу этот приемчик – отвечать вопросом на вопрос. И обычно игнорирую такие вбросы. Вот и сейчас молчу. Здесь меня, конечно, не держат. И я могу в любой момент вызвать Юрку или Николая и попросить отвезти меня домой, но сказать по правде – мне тут нравится. Я отдыхаю, пью кислородные коктейли, сдаю какие-то анализы, сплю, читаю, смотрю фильмы, качаю бицепс и кайфую, как не кайфовал уже давно. В моем вынужденном заточении есть еще один неочевидный плюс: пока я тут, там по мне скучают. Уверен, Рита места себе не находит, переживая обо мне, Юра взвыл с этими полудурками на работе, Саргсяну тоже жизнь не малина, когда меня нет рядом, и даже Эмма нет-нет, а наверняка думает, где я и что со мной. Так что я не тороплюсь обратно. Успеется. Единственное, что меня тянет назад, так это страх, что сын и друг зафаршмачат мне фирму. Не для того я пахал тридцать лет, чтобы кто-то за месяц спустил все в унитаз!

- Скажите, Станислав, как вы видите свою жизнь по возвращению из клиник?

Передергивает. Вернадский никогда не говорит, что это санаторий, или центр. Хорошее же слово - центр. Обезличенное и нейтральное. Но нет, надо все испортить его гаденьким "клиника".

- Нормально вижу. Даже хорошо. Вернусь домой и продолжу жить. У порядочного человека всегда найдутся дела: жену любить, внука поднимать, сына оболтуса жизни учить. Так что, скучать не придется.

- То есть вы планируете оставить все как и прежде?

- Кроме отпуска в Турции. Сделаю жене приятно, вывезу ее… в Грецию. Или вон, говорят, в Испании неплохие курорты есть. – Ловлю на себе странный, какой-то осуждающий взгляд и тут же взрываюсь: - Нет, бл*дь! Я не собираюсь снова бухать, если мы сейчас об этом! Вы же знаете, что я легко пережил отказ от алкоголя, работаю в группе и ни разу не сорвался!

- Было бы трудно сделать это там, где нет источника соблазна.

- Игорь Борисович, - я устало тру переносицу, - согласитесь, если бы я хотел выпить, то вел бы себя иначе?

- Да? И как же?

- Да не знаю я! Как угодно! Срывался, нервничал, елозил на стуле!

Говорю и двигаю задом на неудобном кресле, а то ноги уже отекли сидеть тут. Доктор замечает это движение, которое так неудачно совпало с моими словами и снова что-то записывает в блокнот.

Зае*ал, писака хренов!

Хочется встать и втащить ему, наконец. Но нельзя, совсем нельзя, я же не дурак!

Выдыхаю и говорю как можно спокойнее:

- Игорь Борисович, все ваши лучшие спецы не сравнится с одной моей Ритой. Она знает, когда у меня что-то болит еще до того как я сам это пойму. И как лечить меня тоже знает. И с ней я не буду пить ничего крепче кефира, она за этим проследит и все сделает как надо. Высший сорт. И еда у меня будет круче вашего ресторана, и рубашки отутюжены получше, чем тут.

- Занятно, Станислав. А чем вы занимались в браке?

На секунду замолкаю. Вроде бы простой вопрос вызывает во мне не просто сложности, скорее протест. Это на что этот хрен мелкописечный сейчас намекает? Что я недостаточно пахал в отношениях? Что не вкладывался в них, как это делала Рита? Да, я не наводил порядок, не надрачивал каждое пятно, не готовил жрать, не делал уроки с Колей и прочее и прочее! Так тут, как говорится, кто на что учился? Зато, я прекрасно обеспечил им всем быт. А то, что потом случилась Эмма... Так я же живой, я могу ошибаться. Главное, вовремя эту ошибку осознать.

- Вы хотите услышать от меня признание в любви своей жене?

- А вы, очевидно, не желаете их совершать?

И снова гребанный вопрос! Как же бесит! Еще чуть-чуть и я не смогу себя контролировать!

Зажимаю пальцами виски, пытаюсь хоть как-то сдержать нарастающую в голове боль, но не выходит. Такое чувство, что два крошечных молоточка долбят и долбят мне по черепушке, вышибая искры из глаз.

- Вам плохо?

- А вам? – Не остаюсь в долгу я.

Вернадский хмыкает и снова что-то пишет в свой блокнот. Бога ради, я сейчас порву его на хрен! И вообще, мне давно пора на обед или на прогулку или куда угодно, только подальше отсюда!

- Что вы хотите? – Сдаюсь я. – Я, правда, согласен сказать, все что вы хотите и, наконец, уйти к себе.

- Я вас не держу, идите.

Встаю, с силой дергаю кресло, отчего ножки неприятно царапают паркет, поправляю волосы, поправляю одежду, одно только не могу поправить. Лицо. Оно пышет жаром и злостью. Сердце колотится как бешеное, а во рту скапливается ненормальное количество слюны, которую нельзя сглотнуть. Мешает тугой ком в глотке. Хочется выпить что-то такое, что надолго перебьет это странное послевкусие. Ром с колой, или домашнюю настойку на барбарисе. Не пойму…

Решительно хлопаю дверью, но вспомнив что-то, открываю, оборачиваюсь назад. Не хочу, чтобы последнее слово осталось за Вернадским:

- Знаете что, доктор? – Говорю прерывисто, будто вот-вот задохнусь. – Вы вытаскивали из меня признания жене, будто сегодня восьмое марта, а я пиз*юк, который на все это ведется. А на самом деле все куда проще. Никому не нужен пятидесятилетний мужик с проблемами. Никто не будет варить мне куриный супчик и проверять, чтобы я тепло оделся. Никто не будет терпеть в постели импотента. А так, мы с Ритой идеальная пара. Ребенок вырос, а ей по прежнему нужно о ком-то заботиться. Мы понимаем друг друга. У нас общие друзья. Рита сможет меня контролировать, чтобы я не сорвался на алкоголь. А секс. Я уже не могу, а ей давно не надо. Так что дело не в любви, а том, что мы наконец стали той самой идеальной парой, о которых все так говорят. Подстроили свои недостатки друг под друга, так, чтобы всем было хорошо.

- Ну, вам, очевидно, хорошо будет, а как же Маргарита?

- Потерпит! – Зло выкрикиваю я и со всей силы бахаю дверью.

Глава 40

В тот день мне совершенно не хотелось выходить из дома.

На улице ледяной дождь. А дома пятнадцать литров краски, которой я планирую закрасить обои. На полноценный ремонт у меня не хватит сил и денег. Но смотреть на птичек на кухне, где мы каждый вечер собирались вместе со Стасом и на цветочки в спальне, где я была так счастлива с ним – еще сложнее. Эта квартира гимн моего распавшегося брака, а я всего лишь переписываю слова.

Вместо птиц серые стены, вместо полоски зеленые, а на смену цветочкам пришел один сплошной желтый. Как в психушке. От этой ассоциации мне становится смешно.

- Чего ржешь, - интересуется голос из трубки.

- Да так, анекдот вспомнила.

- Ага, понятно. Слушай, не хочешь вечерком встретиться? Можно у нас, можно в городе, можно вон, в кино сходить. Посмотрим как лысый белый мужик играет кудрявого араба, ты как?

- Во-первых, Пушкин был не арабом, а эфиопом, во-вторых, не чистокровным, так что цвет его кожи был скорее приближен к нашему. – От учительских привычек трудно избавиться. Мысленно бью себя по губам и переспрашиваю: - Вечером?

Сегодня я настроилась остаться дома, и не выходить отсюда, пока не закончу хотя бы одну комнату. Осматриваю разгром, который сама же и учинила, больше похоже на результаты побоища. До вечера мне никак не успеть. Еще и себя нужно в порядок привести, оттереть краску с лица и волос. Затонировать эту прядь на голове. Пока она была яркой, мне нравилось, но сейчас смотрится так, будто внуки украли фломастеры и поиграли с бабушкой, пока та спала. Короче работы не то, что до вечера – до Нового Года не управлюсь!

Но подруга воспринимает мои слова неправильно и начинает оправдываться.

- Да, Риток. Я раньше никак не могу, через час встречаюсь в Ривьере, угадай с кем? А, впрочем, не угадывай, Аника мать его Саргсян изволила отобедать вместе со мной. Не иначе как Геворгу нужно что-то от администрации, и они решили через меня подмазаться к Лёнчику.