Лариса Шкатула - Фея с улицы Иркутской дивизии

То есть в какой-то момент она думала, что у нее появится очередной гражданский муж, а завела любовника. Причем в таком качестве мужчины у нее давно не было. По крайней мере бегать на свидания ей не приходилось лет десять. Михаил звонил ей на работу и говорил, куда ей подъехать или куда он за ней заедет.

Они пару раз ходили в кино, два раза — в кафе и несколько раз встречались и ехали прямо к Михаилу на квартиру. У Симы было такое чувство, что она на некоем обязательном дежурстве. Обязана быть там-то и там-то, и все!

То есть встречалась она с Михаилом около месяца и лишь вчера поняла, с кем именно встречается. Интересно, как бы прореагировал Сумятин, заметив следы пальцев на ее шее? Стал требовать имя того, кто посмел?.. Тут же бросился бы к Михаилу требовать объяснений? Или не стал бы — тот все-таки его начальник.

Вот, даже действия Володьки не может предсказать, хотя до сего времени считала, что знает его вдоль и поперек.

Для чего Сима ему сегодня понадобилась? Забыл у нее что-нибудь? Но после выселения гражданского мужа со своей жилплощади Сима частым гребнем прошлась по всем вещам в своем гардеробе и на полках ванной, собрала остатки Володькиной парфюмерии и кое-чего из белья, что задержалось в стирке. Сложила в пакет и передала их Вере.

Та еще брать не хотела. Поджала губы:

— Не надо, мы Володе все новое купим.

Так бы и дала ей по искривленной физиономии, чтобы вообще набок съехала.

Сима даже испугалась своей ярости. А кто ее просил делать добро тому, кто не просил? Вот какой у нее каламбурчик получился!

— Тогда выброси своей рукой! — разозлилась Сима и положила сверток ей на стол. — А то еще решит, что я его вещички себе присвоила или оставила на память. Мне они тоже без надобности.

Вера теперь раздражала Симу откуда-то появившейся снисходительностью по отношению к ней. Как ни крути, а по производственным делам нет-нет да и приходилось им встречаться. Не станешь же из-за Верки увольняться с работы, которая ей нравилась. Да и вообще, много чести. Обращать внимание на ту, которая начала считать себя выше Серафимы. Теперь у нее был мужчина, а у Симы — нет.

Наконец-то настал праздник и на улице Веры Корецкой. У нее был не просто мужчина — супермен. По крайней мере внешне. Сима, зная Сумятина, вполне могла представить, с каким садизмом он унижает Веру, сколько гадости она слышит в свой адрес, но вот ведь терпит. Ради чего? Ради того, чтобы иметь при себе мужчину. Своего. Почти законного. Кто из женщин знает изнанку их отношений? Кроме Симы, никто. Но с ней можно не видеться.

А что нужно Володьке? У него теперь тоже все в порядке. Вон Верка полюбила рассказывать сослуживцам, как они с Сумятиным хорошо живут. Сима слышала кусок такого разговора:

— Мы с Володей купили телевизор. Жидкокристаллический… Он подарил мне кольцо с бриллиантом… Он сказал, что мы с ним весной поедем в Египет!

Может, Сумятин потому и приехал, чтобы Симе рассказать, как он теперь хорошо живет? С новым-то телевизором.

— Привет! — сказала она, когда Володька, увидя ее, вылез из машины и поспешил навстречу.

— С Мишкой встречаешься? — спросил он без приветствия.

— Тебе-то что? — огрызнулась она с непроницаемым лицом.

— А то, что я его предупредил: «Не оставишь Серафиму в покое, я тебя убью».

Сима некстати хихикнула:

— Мне как раз анекдот на днях рассказали. Муж застал у жены своего друга и убил его, а она говорит: «Так у тебя и друзей скоро не останется!»

— Классный анекдот, — процедил он.

— Не придумывай, Вовик, — сказала она сердито, нарочно называя его уменьшительно-ласкательным именем, которого он терпеть не мог, — ты живешь с другой женщиной, забыл?

— Разве ты не сама меня к ней спровадила?

— Это уже частности. Ты с другой, я с другим… Оставим все как есть. Ты же понимаешь, что ничего обратно не вернешь, но капризничаешь, как ребенок, как будто от этого что-то изменится. Михаил здесь ни при чем. Он честно старался устоять, но у него ничего не вышло.

— Ты и его бросишь! — сказал он уверенно.

— Кто знает? — Она пожала плечами. — Захочу — брошу. — И, не удержавшись, добавила: — Кто знает, может, уже бросила.

Все-таки играть роль хозяйки жизни куда приятнее, чем безмозглой щепки, которую по течению тащит неизвестно куда.

— Ты ведьма, ты привораживаешь мужчин, вот они и таскаются за тобой, гони, не гони…

— Ведьма? — Сима подняла бровь. — Буквально месяц назад говорил — фея. Какие вы, мужчины, непостоянные существа!

— Существа! — с закипающим раздражением повторил он. — Снисходишь?

Если бы он знал, как Сима относится к себе и к своим романам с мужчинами. Если бы только догадывался, что от Михаила она почти ушла… Наверное, не вел бы себя так. А постарайся он ее уговорить, прикинься раскаявшимся, даже, кто знает, пообещай ей невозможное: никогда не брать в рот спиртного… И кто знает, вдруг она бы захотела вернуть Сумятина? Чтобы заслониться им от Михаила.

Вера? Нет, она бы не стала больше жалеть ее. Не потому, что злилась, а потому, что захотела показать чересчур самонадеянным особам, что вовсе не они заказывают музыку…

А вместо этого она стояла и нарочно злила его. Черт знает что, садистка какая-то!

— Сима-а, — протянул он тоскливо, — я скучаю по тебе.

— Володечка, — заговорила она, переставая играть жестокосердную пофигистку, — ты лучше постарайся меня забыть, а? Ты на самом деле хороший парень, и я честно старалась тебя полюбить. Но ведь сердцу не прикажешь…

— Да есть оно у тебя, сердце?! — чуть ли не со слезами вскричал он.

— Прости, пожалуйста, прости меня! — сказала она и, к удивлению Володьки, заплакала.

Он никогда прежде не видел ее плачущей, а сейчас схватил в охапку, прижал к себе, и она стояла, уткнувшись ему в грудь и поливая слезами его новую голубую рубашку, так шедшую к его глазам.

— Но ведь ты и раньше меня не любила, а жила, — напомнил Володька.

— Жила, — всхлипнула Сима, отстраняясь, — а кому от этого было лучше?

— Мне, — тяжело вздохнул он, — мне было лучше. Между прочим, с тобой я напивался один, максимум два раза в месяц, а с Веркой — день через день.

— И она терпит?

— Терпит, куда ж ей деваться, — с нечаянным самодовольством проговорил он. — Иной раз самому стыдно: как я над ней издеваюсь, а она все терпит.

— Что ж, — пожала плечами Сима, — я давно поняла, что жалость порой благодарнее любви. Жалость — она и есть жалость, а любовь часто бывает так жестока…

У Симы в сумке затренькал мобильник.

— Это госпожа Назарова? — спросил ее незнакомый мужской голос.