Дьявол в руинах - Триша Вольф

— Прекрати…

— Нет.

— Отвали…

— Сначала я собираюсь снять тебя.

— Послушай меня…

— Я слушал. Теперь моя очередь. — Я обхватываю ее лицо и смотрю в янтарный огонь ее глаз. — Ты вонзила в меня клинок, потому что считала, что я представляю для тебя угрозу. Я прощу тебе это. — Ее дыхание замирает. Ее взгляд остается немигающим и пристальным. — Я убил Вито, — продолжаю я. — Я не буду извиняться за это. Не тогда, когда я убивал своих людей ради тебя, и я убью любого мужчину, который хотя бы взглянет на тебя, если мне не понравится то, что я увижу в его глазах. — Я провожу большим пальцем по ее щеке, готовясь обнажить свою душу. — Ангиолетта, ты понимаешь, что я убил двух своих самых доверенных людей в ту ночь, когда на тебя напали. Понимаешь ли ты, что это значит в нашем мире? — Она немного колеблется, потом наконец кивает мне в ответ.

— Хорошо. Потому что за это предательство меня должны были предать смерти. Поэтому ты должна понимать, что, когда Лука выдвинул обвинение, что я сделал это исключительно ради тебя, что мои чувства к дочери Кассатто делают меня слабым, я не мог позволить ему или кому-либо еще увидеть мои истинные чувства к тебе. Они бы использовали это, чтобы наказать меня, причинив тебе боль. Нужно было заставить Луку и команду поверить, что у меня есть план покончить с твоей жизнью. Они не должны были знать, что я полюбил тебя, что я пожертвовал всем, чтобы быть рядом с тобой, чтобы защитить тебя, и что если бы дело дошло до этого, я бы сделал это снова и снова.

Исповедь льется из глубины моей запятнанной души — исповедь боли и болезни. Моя безответная, невыносимая любовь к дочери моего врага, ради которой я пал на колени, когда она была дважды запрещена, распаляет мои внутренности, обнажая ее как мою последнюю слабость.

Я ищу ее глаза в темноте, поглощающей нас, отчаянно желая, чтобы хоть одно ее слово освободило меня из этого мучительного ада, в котором я был заперт последние два года.

Ее руки соскальзывают с моих плеч, ладони опускаются на спину и безжалостно ласкают шрамы от побоев, которые я получил.

— Ты заставил меня поверить, что ненавидишь меня, — говорит она, ее голос дрожит, — что я просто глупая, наивная девчонка, раз испытываю к тебе такие чувства. Что ты никогда не посмотришь на меня так… — Она отворачивает голову, и я провожу пальцем по ее челюсти, заставляя ее снова повернуться ко мне лицом.

— Скажи мне правду, сейчас же, — требую я, почти умоляя.

— Черт возьми. — Она быстро моргает, ее вздох проносится по моим губам и разжигает новый голод. — Я должна была зарезать тебя, — говорит она. — Я должна была, потому что знала, что если впущу тебя в себя, то никогда не смогу вытащить тебя… никогда не захочу, чтобы ты вышел. Я бы просто… полностью потеряла себя для тебя, Доминик Эрасто.

Огонь пронзает мою грудь. Кости, сжимающие мое сердце, словно трескаются под мучительным давлением. Эта боль — одновременно и мучение, и облегчение — требует, чтобы я коснулся ее повсюду, поглотил ее, пока не окажусь в ней так же сильно, как она во мне.

Я приподнимаюсь и тащу свою майку вверх по ее телу, стягивая ее через голову, оставляя между нами только чистую правду. Кожа к коже.

Я целую ее подбородок, наслаждаясь тем, как перехватывает ее дыхание.

— …от короля, которому я служил, пришла дева, чьей красоте сразу отдалось все мое мятежное сердце, — говорю я, декламируя стих и делая его своим, — у чьего подножия я склонился без борьбы, в самом пылком, в самом презренном поклонении любви…

Ее тяжелый глоток прокатывается по моему запястью.

— Что это значит?

Я провожу губами по ее челюсти, провожу тыльной стороной пальцев по пульсирующей точке на шее и шепчу ей на ухо:

— Быть так близко и в то же время так далеко от объекта своей привязанности так долго — этого достаточно, чтобы свести с ума любого мужчину. — Я поднимаю голову, чтобы заглянуть ей в глаза.

— Это значит, ангел, что я люблю тебя с горячей преданностью, всей своей чертовой душой. Я буду поклоняться тебе, сделаю для тебя все, что угодно, стоит тебе только попросить.

Я захватываю ее рот в жестоком поцелуе, глотая ее задыхающиеся стоны и поглощая остатки ее похоти. Я покачиваю бедрами, пропуская ствол члена между ее влажных губ, убеждаясь, что она готова принять меня — ведь я не сдерживаюсь.

Оторвавшись от нее на секунду, я спрашиваю:

— Ты когда-нибудь заставляла себя кончить? — В ответ на ее нерешительное выражение лица я добавляю — Если ты скажешь, что тебя трогал какой-то парень… мне придется убить…

— Никого не было, — быстро говорит она, хотя это мало помогает сдержать нарастающую во мне тревогу. — Я кончала. Раньше. — Она прикусывает уголок губы, такой чертовски очаровательный, что мне самому хочется его прикусить. — В постели, ночью. Когда думала о тебе.

Проклятье. Мысль о том, что она лежит в постели всего в нескольких дверях от меня и трогает себя… Я заставлю ее кончить так сильно, что она увидит звезды.

Я займусь с ней любовью, отдам ей часть себя, которую никогда никому не отдавал.

А потом я грязно трахну ее.

— Хорошая девочка, — говорю я, а затем снова захватываю ее сладкий рот, пробуя ее на вкус, наслаждаясь ощущением ее бедер, прижатых к моим бедрам, мягкой отдачей ее плоти, сросшейся с моими твердыми мышцами.

Я вхожу в нее глубоко, стальное кольцо ищет набухшую, нуждающуюся плоть внутри ее тугого лона и вызывает сексуальный стон из ее рта. Я качаюсь внутри и снаружи, снова и снова ударяя по этой точке, мой таз обеспечивает ее клитору желанное трение, когда я чувствую, как ее внутренние стенки обнимают мой член.

— Вот так, детка, — шепчу я ей в губы, — кончай для меня хорошо и долго. — Затем я целую ее горло, когда она выгибает спину, обнажая шею, чтобы я мог втянуть ее соленую кожу между зубами. Я провожу большим пальцем по ее идеальному соску, пощипывая бутончик, затем прижимаюсь к ее шее и сосу, наслаждаясь тем, как она дрожит в моих руках, как напрягается ее тело, как сокращаются ее мышцы.

Ее дыхание прерывается, и я глубоко и сильно проникаю внутрь, доводя ее до предела. Она так крепко сжимает мой член, что я почти теряю контроль. Я вцепился в одеяло и вжался в нее,