Эм + Эш. Книга 1 (СИ) - Шолохова Елена

Мне было так муторно, что вообще не волновало, куда и какие путёвки он выбил.

Как я и боялся, в школе уже все знали про нас с Майер и обсуждали, по ходу, на каждом шагу. Не успел я подняться в класс, как началось:

— Это правда?

— Ты трахнул драконовскую дочку?

— И как она?

— Эш, ну ты красавчик! Герой!

Все ржали, всех это заводило. Наверное только мне одному было невесело. Нет, ещё Борьке Горяшину. Он смотрел так, будто очень хочет убить меня. Потом к нам в кабинет влетела Ирка, подошла к моей парте, растолкала пацанов, которые стояли рядом, и, пыша гневом, процедила:

— Значит, правду болтают насчёт тебя и Майер?

Она пнула мою сумку, что лежала на полу у парты, и развернувшись, выскочила прочь. Пацаны заржали ей вслед.

— Блин, Белый, чума так не распространялась, как ты языком работаешь, — раздражённо сказал я.

— А что такого? — хохотнул он. — Страна должна знать своих героев.

Ажиотаж продолжался, пока в класс не вкатилась Винни-пушка, Ираида Константиновна, химичка. Маленькая, кругленькая, шебутная, она разом пресекла болтовню и принялась грузить нас органическими формулами.

Я увидел Майер сразу после химии. Мы только вышли из кабинета и трёх шагов не прошли, как Белый заголосил:

— Вон она! Вон она!

— Чего ты орешь, — ткнул я его в бок.

Майер стояла у окна к нам спиной, не обращая внимания, что все на неё чуть ли пальцем ни показывали.

— Да пофиг, — отмахнулся я. Стоило мне на неё взглянуть, как внутри снова вскипела едкая злость, смешанная с какой-то совершенно нестерпимой жалостью. Как вот так происходит, что хочется человека отринуть от себя, никогда не видеть и не знать и одновременно подойти, обнять, отогнать от неё всех, защитить? Разве можно человека жалеть, желать и ненавидеть? Получается, что можно?

— Отец тебя не сильно за вчерашнее? — спросил Гуля.

Я ответил ему что-то на автомате, потому что хоть и старательно не смотрел на неё, но настолько остро и болезненно ощущал её присутствие, что всё остальное как-то притупилось. Как будто сейчас есть только я и она, два однополярных магнита, а вокруг — просто незначительные помехи. Напряжение спало и я более-менее стал осознавать происходящее, только когда мы спустились вниз. Ну почему она всегда так на меня действует?

Пацаны выскочили на крыльцо, по-быстрому перекурить, но на улице был такой дубак, что мы сразу зашли обратно.

— Давайте с последнего свалим? — предложил Гуля. — А то биологичка контрошу решила замутить.

— Эй, Шаламов! — вдруг окликнула меня Ирка. — Вон твоя шалава идёт.

Со стороны гардероба к дверям шла Майер с непроницаемым лицом. Выдержка у неё, конечно, железная. У меня вот в груди ёкнуло и горло перехватило так, что аж веки зажгло. А она… а ей как будто вообще всё до фонаря.

Наши тут же начали пошлить, и мне стало совсем стрёмно, хоть я ещё пытался себя убедить, что она сама виновата. Что как ни крути, а поступила она подлее не придумаешь, а всё равно чувствовал себя распоследним чмом и в который раз проклинал свой дурной язык. Блин, я ведь не хотел, чтоб так всё получилось… Тут Ковтун схватил зачем-то Майер за руку. Я оттолкнул и цыкнул на него с таким, видать, лицом, что все сразу смолкли. А потом она ушла. Нестерпимо хотелось кинуться за ней следом, но я ж ей нафиг не нужен, я ж не Боря Горяшин. А вот с ним мы после третьего урока схлестнулись. Причём первым начал он. Назвал меня уродом, и это просто взбесило меня. Это я-то урод? Нет, может, я и урод, и сволочь, и подонок. Может, я сам себя так и ощущаю. Но, блин, не ему судить. Ведь из-за него, из-за этого тюленя бесхребетного, мне сейчас так хреново, что слов нет. И он ещё смеет мне что-то предъявлять? Он, сука, жизнь мою сломал. Это я ему должен по черепу настучать. В общем-то, и настучал. И это меня ещё Болдин с Тимашевской останавливали.

Вместо последней биологии мы с пацанами пошли ко мне домой, хоть я и злился на них, что всё растрепали. Но опять же понимал, что не на них, а на себя надо злиться. Но мне нужно, просто позарез нужно было уйти в отрыв, чтобы как-то всё это перетерпеть, потому что чувствовал — ещё чуть-чуть и я просто слечу с катушек. По пути набрали «жигулей». Только расположились, как кто-то затарабанил в дверь. Потом долго, настойчиво звонил и снова тарабанил, чуть ли не ногами.

— Кто это такой страшный к тебе ломится? — хохотнул Белый.

— Не открывай, — посоветовал Гулевский. — У него явно недобрые намерения, я слышу.

— Разберёмся, — хмыкнул я и пошёл в прихожую. Только я отомкнул замок, как в квартиру ворвался Дракон, с виду — совершенно невменяемый. Я сразу понял — сплетни дошли и до него. Как быстро! Вспомнились слова отца: «Если он узнает — он тебя кастрирует». Похоже, за тем он сюда и примчался.

Дракон сграбастал меня за грудки и неслабо припечатал спиной к стене.

— Ты — подонок. Ты за всё у меня ответишь.

Хватка у него была железная, я попытался оттолкнуть его, но получил мощный удар под дых. Пока я загибался, хватая воздух ртом, он орал, как резанный:

— Не думай, подлец, что тебе и на этот раз удастся выкрутиться! Это тебе с рук не сойдёт. Я тебе обещаю. Никакие деньги и связи твоего отца тебе не помогут. И в другой город ты от меня не сбежишь, не спрячешься. Из-под земли достану!

Он резко развернулся и пошёл к двери, но на пороге остановился и тихо сказал такое, отчего внутри у меня всё оборвалось:

— Если она не выживет, тебе тоже не жить.

Я осел у стены, где только что меня трепал Дракон. Его слова стучали в ушах. Что значит — если она не выживет? С ней что-то случилось?

— Это что, Дракон приходил? — высунулся Белый. — Чего хотел?

— А ты сам как думаешь? — зло бросил я. Затем схватил куртку и выбежал из дома. В две секунды взлетел на третий этаж, звонил к ним, стучал — но никто не открыл. Если с ней что-то случилось, прикидывал я, то, может, она в больнице?

Так оно и оказалось. У въезда на территорию больницы, преграждённого шлагбаумом, стояла драконовская чёрная «Волга». А в приёмном покое обнаружился и сам Дракон, и мать Эмилии, только вот её самой не было.

— Как ты посмел сюда явиться? — подскочил он ко мне, хватая за воротник куртки.

— Саша, успокойся! — поймала его за руку жена.

— Граждане, не нервничайте, пожалуйста, не шумите, — подала голос тётка из окошка регистратуры.

— Что с ней? — спросил я. — Где она?

— Пошёл вон! — продолжал орать он.

— Где Эмилия? Что с ней?

— Вон отсюда!

— Никуда я не пойду! Что с ней?!

— Не пойдёшь? Да ты у меня сейчас вылетишь отсюда! Мерзавец!

— Соблюдайте тишину! — снова потребовала регистратура.

— Просто скажите, что с ней?

— Я тебе скажу, подонок! Я тебе сейчас так скажу! Ребята, выведите его отсюда. — Это он уже обратился не то к санитарам, не то к медбратьям, подоспевшим на шум.

— Молодой человек, выйдите, пожалуйста.

— Вы просто скажите, как она, что с ней, и я сам уйду. Пожалуйста! — срывающимся голосом просил я. По-хорошему же попросил. Разве непонятно, что я не могу уйти? Но никто и не думал ничего отвечать. Оба этих быка схватили меня под руки и поволокли на выход. Но меня, видать, тоже перекрыло, потому что я вырывался, отбивался от них, как мог, орал почище Дракона:

— Просто скажите, что с ней! Где она?! Эм!

Но они всё равно вытолкнули меня на улицу и захлопнули дверь, тут же щёлкнув засовом. Несколько минут я долбился кулаками, ногами, орал, требовал, матерился, просил — всё тщетно. Обошёл больницу по кругу, должны же быть ещё выходы. Они и были, но всё везде оказалось запертым.

Решил тогда дождаться — вдруг кого-нибудь скорая привезёт, и тогда уж они откроют дверь, но лишь без толку прождал полтора часа. А всё равно уйти не мог. Больше не выступал, просто сидел на корточках перед дверью. Рано или поздно кто-нибудь выйдет или войдёт. Только бы с ней всё было в порядке! Я скажу всем, что наврал. Что ничего у нас не было. Я больше никогда к ней не подойду, клянусь, только пусть она живёт!