Валентина Седлова - Хэллоуин по-русски, или Купе на троих

— Было бы неинтересно, я бы не спрашивал, — поощрительно улыбнулся Станислав. — Кстати, как прошло свидание с родными? Наверное, сильно обрадовались, когда вы приехали?..

Сашка мгновение колебалась, а потом ее словно прорвало, и она рассказала Стасу все: и о своей обиде за сестру, которой родители исковеркали жизнь, заставляя придерживаться придуманных ими правил, и о том, что она больше никогда туда не вернется, потому что ей невмоготу видеть, во что превратились близкие люди. Сашке ужасно, до дрожи, захотелось выговориться, сбросить с себя этот нелегкий моральный груз и, паче чаяния, услышать слова одобрения, подтвердить, что она поступила правильно, и по-другому просто и быть и не могло.

Странно. Она ведь и в мыслях не держала, что когда-нибудь откроется и поведает о том, что ее гнетет. Сашка считала, что ее вопрос слишком личный, слишком болезненный, чтобы делиться им с окружающими.

Однако же на тебе: взяла и выложила все первому встречному, словно в исповедальню наведалась. И что теперь подумает о ней Станислав? Что она — моральная уродка, возомнившая себя лучше и умнее собственных родителей? Впрочем, и поделом. Нельзя взваливать на чужих людей груз собственных проблем, это некрасиво и непорядочно…

Впрочем, самоедство Сашки длилось недолго. Выслушав ее горячий монолог, Стас на мгновение задумался, а затем выдал резюме:

— Да, пожалуй, я бы от таких родственничков на другой конец страны сбежал, лишь бы подольше их физиономии не видеть…

Сашка подняла лицо. Неужели она не ослышалась, и Стас на ее стороне?..

— …у меня, впрочем, ситуация не лучше. Пока отец по белой горячке не окочурился, он мне столько хлопот доставил, что и вспоминать противно. Собственно, я именно из-за него в училище подался. Надоело каждый день его пьяную физиономию лицезреть. А уж когда он кулаками размахивать начинал, тут хоть вовсе из дома беги. Милиция к нам по нескольку раз на неделе наведывалась — соседи вызывали, когда отец орать начинал и нас по стеночке строить. Сеструха моя старшая, как только ей восемнадцать исполнилось, замуж выскочила и к новой родне свалила, ну а я один на один с папашей остался.

— А что сестра? Разве она вам больше не помогала?

— Сестрица была до чертиков рада, что отец больше у нее над душой не маячит, и даже ради меня встречаться с ним не собиралась. Впрочем, я ее не виню. Девчонке тоже несладко после смерти мамы пришлось, а тут еще и дебил этот в пьяный разгул ударился и окончательно совесть потерял. В общем, после замужества она про нас и знать-то не хотела. У нее своя семья, детишки и все такое, ну а я — это часть ее кошмарного прошлого со всеми вытекающими, как говорится.

— И что же, вы так больше и не виделись никогда? — ужаснулась Сашка.

— Ну почему же, я к ней после училища заехал как-то раз. Даже не узнал сперва: поправилась, раздобрела. Была худющая как доска, а стала вполне себе упитанная тетушка. Ну, почаевничали мы с ней, да и разошлись. У меня своя жизнь, у нее своя. И я в эту жизнь лезть не собираюсь.

— А отец?

— Что — отец? Пока я в училище обретался, он совсем под откос пошел. Едва квартиру не пропил, пришлось мне вмешаться, пока он бумаги не подписал. Ну, покупателя я в итоге под суд отдал — классический черный маклер, сдуру еще угрожать мне пытался, кретин. Говорят, его где-то на зоне пришили в итоге. Вот уж о ком не жалею, так это о нем! А отец — он еще полгода после того случая прожил и загнулся. Печень отказала. Я, когда его хоронил, все прислушивался к себе: екнет хоть что-нибудь внутри или нет? Так и не дождался. Словно чужого кого на тот свет провожаю, никаких эмоций на этот счет, пусто и глухо. А ведь когда мама умерла, несколько дней белугой ревел, сестра меня тогда валерьянкой отпаивала, чтоб хоть как-то в себя привести.

— Не знаю, я себя так неуютно сейчас чувствую, — призналась в ответ Сашка. — Ведь у меня родители вполне приличные люди, по крайней мере по сравнению с вашим отцом. И сестра вот тоже неплохой человечек, а на душе все равно тоска и одиночество, словно я в одночасье сиротой стала. Раньше я была уверена: что бы ни случилось, мне всегда есть куда вернуться и где мне будут рады. А сейчас понимаю, что, кроме как на себя, мне полагаться не на кого.

— Знакомо, — кивнул Стас. — Я ровно то же самое чувствовал после свадьбы сестры. Помню, сижу я в своей комнате, дверь закрыл и изнутри шкафом припер, чтобы отец ее спьяну не вышиб, а сам думаю, как же мне жить дальше. И в какой-то момент на меня словно озарение сошло: а ведь, кроме меня, никто мне не поможет! Не нужен я никому, кроме себя. Сначала огорчился: больно сознавать себя лишним человеком, который всем в тягость. А потом разозлился сильно и решил, что за других не в ответе, а вот себе я, пожалуй, еще как нужен! Значит, еще повоюю за себя, не дам отцу втоптать меня в грязь, сделать из меня такого же, как он. Прикинул варианты, получилось так, что лучше в военное училище определиться и желательно подальше от дома, чтоб отец до меня не добрался. Выждал пару лет, школу окончил. Разузнал, куда документы подавать, тесты прошел, ну и свалил из отчего гнезда.

— А отец не возражал?

— Он, по-моему, сначала и не понял, что произошло. Ему в тот момент вообще на всех начхать было, лишь бы на опохмел денег раздобыть, уже потихоньку мебель из дома распродавать начал. А так одним голодным ртом меньше стало, только и всего.

— А потом?

— Потом, конечно же, озверел, что я без его ведома свою судьбу решил. Пытался письма моему начальству писать, мне тоже на мозги капал, но я его уже нисколько не боялся и посылал по известному адресу. В скором времени с Лешкой познакомился, мы с ним на один курс попали, спали на соседних койках. Сначала подрались, затем сдружились, стали не разлей вода. Ну а когда у тебя есть друзья, ты уже не одинок.

— Везет вам.

— Это еще почему? — опешил Станислав.

— У вас есть такой друг, как Лешка. А у меня так друзей и не завелось. Знакомые — есть, хорошие знакомые — немного, но есть, а вот друзей-подруг нет. Сначала мне казалось, что это нормально, а сейчас вот и не знаю. Наверное, я какая-то неправильная. Но вот сколько уже раз так было: набивается кто-то ко мне в друзья, и все у нас так расчудесно и замечательно, а в итоге выясняется, что человеку просто было что-то нужно от меня, и стоит это «что-то» ему получить, как он тут же испаряется с моего горизонта. И так на душе обидно делается: зачем было обманывать и устраивать целый спектакль? Ну что стоило честно сказать: будь добра, окажи мне такую-то услугу?! Или я такая жадная, что у меня, кроме как «по дружбе», ничего не попросишь?

— И теперь, когда кто-то желает подружиться с тобой, ты подспудно боишься, что это очередная подстава?