Развод. Пусть горят мосты (СИ) - Бестужева Стася

На пороге стоят двое мужчин в форме. Один из них, пожилой, с усталыми глазами, смотрит на меня с сочувствием.

– Елена Викторовна Федоркова? – спрашивает он. – Нам нужно проконтролировать процесс освобождения жилья.

– Да, это я, – отвечаю, выпрямляя спину. – Я готова.

У подъезда собрались соседи. Марина Степановна, которая свидетельствовала против меня в суде, теперь смотрит с любопытством, смешанным со стыдом. Другие просто глазеют, обсуждают происходящее шепотом. Публичное унижение, на которое рассчитывал Павел.

Загружаю чемоданы в машину под взглядами соседей. Кто-то сочувственно качает головой, кто-то перешептывается с соседями. Наверняка уже завтра по району будет ходить история о "неуравновешенной докторше, которую выгнали из дома".

– Мама! – раздается крик за спиной.

Оборачиваюсь… Ника выбежала из дома, бежит ко мне. Лицо мокрое от слез, но выражение решительное.

– Я люблю тебя, – кричит она, обнимая меня. – Очень-очень люблю! И буду ждать!

– И я тебя люблю, солнышко, – шепчу, прижимая ее к себе. – Больше всего на свете.

Павел появляется на пороге, его лицо темнеет от злости. Он не ожидал такой демонстрации детской любви ко мне. Это не вписывается в его сценарий "больной матери, от которой дети рады избавиться".

– Ника, иди в дом! – командует он. – Немедленно!

Дочь отпускает меня, но не отходит.

– Мама вернется, – говорит она громко, чтобы слышали соседи. – Обязательно вернется!

Эти слова придают мне силы. Сажусь в машину, закрываю дверь. В последний раз смотрю на дом, где прошли лучшие годы моей жизни. На окне второго этажа стоит Даниил, машет рукой, плачет.

Машина трогается. В зеркале заднего вида вижу, как Павел берет Нику за руку и силой тащит в дом. Как исчезает из вида окно, где стоял Даниил. Как остается позади вся моя прежняя жизнь.

Но это не конец. Это только новая глава битвы. Павел выиграл сражение, но война еще не окончена. Он думает, что сломал меня, выгнав из дома, отобрав детей. Но он ошибается.

Иногда нужно проиграть битву, чтобы выиграть войну. Иногда нужно отступить, чтобы найти новые силы и новые способы атаки.

Пусть горят мосты в прошлое. Из их пепла я построю новую дорогу… дорогу домой, к моим детям. И на этот раз никто не сможет мне помешать.

Глава 33

Глава 33

Мамина двухкомнатная квартира в старом доме встречает меня тишиной и запахом свежезаваренного чая. Ирина Александровна открывает дверь еще до того, как я успеваю позвонить – видимо, ждала у окна, высматривая мою машину.

– Доченька, – говорит она просто, обнимая меня на пороге.

И я сдаюсь. Вся сила, которую держала последние недели, вся показная уверенность рассыпается в прах от этого простого слова, от знакомого запаха маминых духов, от тепла ее объятий. Плачу в ее плечо, как маленькая девочка, которой больно и страшно, и которая прибежала домой за утешением.

– Ну что же он наделал, – шепчет мама, поглаживая меня по волосам. – Что же этот подлец наделал с моей девочкой.

Никаких вопросов о том, может ли я быть неправа, никаких попыток найти оправдание Павлу. Только безусловная поддержка матери, которая видит боль своего ребенка.

Помогает мне занести чемоданы, усаживает на диване, укутывает пледом, как в детстве, когда я болела. Приносит чай с медом и лимоном – универсальное мамино лекарство от всех бед.

– Рассказывай, – говорит она, устраиваясь рядом. – Все, с самого начала.

И я рассказываю. О т подделанных документах, о ложных свидетелях, о судебном решении, которое лишило меня права жить с собственными детьми. О Веронике, которая сегодня входит в мой дом как полноправная хозяйка.

Мама слушает молча, только иногда качает головой или тихо охает. Когда заканчиваю рассказ, она долго сидит, переваривая услышанное.

– Я дура, – говорит она наконец. – Старая, слепая дура.

– Мам, при чем здесь ты...

– При том, что должна была видеть, какой он на самом деле, – перебивает она с горечью. – Все эти годы я думала, что он просто... амбициозный. Что так положено успешным мужчинам – быть немного высокомерными, немного эгоистичными. Оказывается, он просто садист.

Слово звучит резко в уютной тишине маминой квартиры, но точно описывает то, во что превратился человек, которого я когда-то любила.

– Что он делает с детьми сейчас? – спрашиваю, хотя боюсь услышать ответ. – Как они там без меня?

– Не знаю, – честно отвечает мама. – Но мы это выясним. И вернем их. Обязательно вернем.

Ее уверенность придает мне силы. Впервые за дни я чувствую, что не одна в этой битве. У меня есть тыл, есть человек, который верит в меня безоговорочно.

***

Следующие дни проходят в тумане отчаяния. Сплю по четырнадцать часов в сутки, просыпаюсь разбитой и опустошенной. Мама не требует от меня активности, не подгоняет, не читает лекции о том, что нужно "взять себя в руки". Просто заботится – готовит еду, которую я почти не ем, стирает мою одежду, тихо ходит по квартире, чтобы не потревожить мой сон.

На третий день звонит телефон. Максим.

– Как ты? – спрашивает он, и в его голосе столько искренней заботы, что глаза снова наполняются слезами.

– Плохо, – отвечаю честно. – Очень плохо, Максим. Не знаю, что делать дальше.

– Могу я приехать? Есть кое-что важное, что ты должна знать.

Соглашаюсь, хотя не уверена, что готова к новым потрясениям. Но через час, когда Максим стоит в дверях с коробкой печенья для мамы и серьезным выражением лица, понимаю – он привез не просто новости. Он привез надежду.

– Полина вчера была у вас дома, – говорит он, когда мы устраиваемся за кухонным столом втроем. – Играла с Никой и Даниилом. Твоя Ника... она очень умная девочка, Лена.

– Что она говорила? – спрашиваю, чувствуя, как сердце бьется быстрее.

– Многое. Но главное... – он достает телефон, находит аудиозапись. – Она записала разговор Павла с Вероникой. На свой телефон. Сказала Полине, что это "для мамы", чтобы "мама знала правду".

Запись нечеткая, но слова различимы. Голос Павла, довольный и самоуверенный:

"...психиатр обошелся в пятьдесят тысяч, но оно того стоило. Елена даже не подозревает, что этого Державина вообще не существует..."

Голос Вероники, смеющейся:

"А судья поверил?"

"Конечно поверил. У меня же репутация порядочного человека. Кто подумает, что я способен подделывать медицинские документы? Теперь она официально считается неуравновешенной матерью..."

Запись обрывается. Я сижу, уставившись на телефон. Это оно. Доказательство. Признание в подделке документов из уст самого Павла.

– Твоя дочь герой, – говорит Максим тихо. – Двенадцатилетний герой, который понимает больше, чем многие взрослые.

– Боже, – шепчу, прижимая руки к лицу. – Как она все это переносит? Маленькая девочка, а должна защищать мать от собственного отца...

– Она сильная, – мама кладет руку мне на плечо. – В нее ты. И она любит тебя больше всех манипуляций на свете.

Максим наклоняется вперед, становится деловитым:

– Лена, эта запись – мощное оружие. Но ее недостаточно для полной победы. Нам нужна стратегия. Комплексная атака по всем фронтам.

– Какая стратегия? – спрашиваю, чувствуя, как в груди впервые за дни загорается искра надежды.

– Во-первых, независимое психиатрическое освидетельствование. В крупной клинике, у врача с безупречной репутацией. Докажем, что ты абсолютно здорова психически.

Киваю. Это логично.

– Во-вторых, собираем характеристики с работы. От главврача, от коллег, от медсестер. Показываем, что отстранение от операций было необоснованным, основанным на ложных обвинениях.