ЛюБоль 2 - Ульяна Соболева

– Молчать. Ни слова больше.

Он расхохотался у меня за спиной.

– Даже так? Сучка бросила тебя, сбежала, предала, а ты все еще сходишь с ума. Одержимый идиот, которого обвели вокруг пальца…Из-за нее погибли наши мать и отец. Суку нужно было сжечь, едва ты привез ее сюда! Не трахать, а сжечь, изничтожить и по кускам отправить ее отцу, а ты…!

Я обернулся к нему так резко, что от неожиданности Дани вздрогнул.

– Я помню, из-за кого погибли наши родители.

В ярости швырнул бутыль в стену и шумно выдохнул, вдираясь пальцами в волосы.

– Не трогай меня сейчас, Дани. Не лучшее время напоминать, кто и в чем виноват. Я отыщу дочь Олега Лебединского и сам лично убью. Но ни ты, ни кто-то другой не станут мне указывать, что делать.

– Не убьешь! – зашипел мне в лицо и схватил меня за шиворот, – Не убьешь! Посмотри мне в глаза?! Думаешь я не вижу этот больной взгляд? Думаешь, я слепой? Ничего не изменилось даже за пять лет! Ты помешан на ней. Ведьма приворожила тебя, пришила к себе какой-то дьявольской нитью и держит. Не лги ни мне, ни себе – едва ты увидишь ее, снова все будет забыто.

Перехватил руки Дани за запястья и слегка тряхнул его, глядя в глаза, так похожие на глаза нашей матери. Живой упрек во плоти. Живое напоминание о предательстве и боли.

– Не будет забыто. Я ее уничтожу. Как и каждого из этой проклятой семейки. Когда я отберу все, когда деревни станут передо мной на колени, от Лебединских не останется ничего, даже воспоминаний. Я сотру их род с лица земли.

– Пусть Бог услышит твои слова и охраняет мысли в твоей голове от искушения нарушить клятвы.

– Алмазовы не нарушают своих клятв.

– Помни об этом, Ману, когда будешь падать перед ней на колени, забыв о смерти наших родителей.

– А ты помни об этом, когда будешь в очередной раз трахать свою подстилку.

Наши взгляды скрестились.

– Лилю не тронь. Она не такая.

– Какая не такая? Святая? Не смеши меня. Думаешь, ты ей нужен? Посмотри ей в глаза – она ненавидит нас всех.

– Лиля не умеет ненавидеть.

– Ошибаешься. Все умеют ненавидеть, брат. Даже самое последнее трусливое ничтожество, лижущее твои сапоги и лебезящее перед тобой, умеет ненавидеть. И едва у нее получится всадить нож тебе в спину, она это сделает. Не забывай – она не из наших. И будь я трижды проклят если она не захочет снова напялить на себя золото и дорогие шмотки и сесть в крутую тачку!

– Ты будешь трижды проклят мной, если не пойдешь в этой войне до конца!

И вдруг прислонился лбом к моему лбу:

– Они снятся мне по ночам. Отец и мать. Каждую проклятую ночь я слышу мамины крики, Ману. Я спать разучился. Мне страшно закрывать глаза. Я не смогу жить спокойно, пока мы не отомстим за них. За каждую каплю их крови.

Я погладил его по шелковистым волосам, прижимая к себе и закрывая глаза.

– Они мне тоже снятся. Часто. Очень часто. Мы отомстим, Дани. На все нужно время. Сожжем каждый их город и деревню. До весны расправимся с ними и уедем. Превратим все в кладбище!

Мы напились с ним вместе до беспамятства,

***

Мне снилось, что я больше не человек. Я был волком. Видимо, водка и наркотическое зелье притупили боль и затуманили мой мозг. Сейчас я стоял на перепутье трех дорог, пригнув голову и перебирая лапами снег. В области ребер саднило и пекло так, словно сердце выбивается наружу из грудной клетки. Волк тоскливо повел носом, отыскивая тот самый аромат, который всегда сводил его с ума, запах его женщины. И в этом диком сне я мучился еще страшнее. Звериная тоска, она всепоглощающе ужасна. И сейчас я метался по дорогам, завывая и сбивая лапы в кровь. Я хотел найти ее. Меня трясло как в лихорадке, и я не мог себя больше контролировать.

Я ее слышал. Через расстояние и снежную пустыню. Слышал, как она меня зовет. Я кричал сам себе, что это иллюзия. Красноволосая сука не умеет звать. Она меня бросила. Я должен смириться и убить ее. Забыть. Но я сам себя не слышал.

А потом взял след. Бешеный зверь в поисках своей любимой хозяйки. Жалкое создание, лишенное человеческого разума и подчиняющееся лишь своим инстинктам. Я мчался через мертвую белую пустошь совсем в иную сторону. Мне оставалось только смириться прыткостью и решениями зверя.

Затем я вышел к одной из деревень, ближе городу, помчался в сторону леса к самой реке, туда, где отчётливей всего улавливал запах, от которого темнело перед глазами и раздувались ноздри, выпуская пар. Она рядом. Так близко, что зверь обеспокоенно дергает мордой и прижимает уши к голове, обнюхивая мерзлую землю и не понимая, откуда именно ведет след и куда. Но он бьется в радостном предвкушении, а мне хочется перерезать ему за это глотку.

А потом я услышал ее голос… Отчетливо и так ясно. Он взорвался у меня в голове разноцветными пятнами. Заставил поднять морду и громко завыть от дикой тоски, потому что волк не смог перейти реку с тонким льдом. Он пытался, ступал массивными лапами на белое стекло, и оно трещало под ним и ломалось на куски. Пока не рухнул в снег, орошая его кровью и понимая, что все попытки бесполезны.

***

Когда проснулся, спустился к Саре, которая теперь обосновалась в городе и врачевала моих людей, а иногда и варила свои дурманящие зелья, продавая их за ужасающую цену. Впрочем, меня мало волновали идиоты, готовые состричь для нее свои волосы или отрезать себе палец.

Это я так думал, а сам стал зависим от наркоты, которую старая сука варила для меня лично, заверяя, что именно ее варево не вызовет привыкания. Жалкая ложь. Я больше не мог отказаться от своей дозы – встречать мою Шукар во снах или видеть вместо шлюх ее лицо и ее тело. Но сейчас я хотел знать другое – что она тогда имела в виду. Неужели у моей блядской жены действительно есть кто-то другой?

– Пришел, как всегда, за ответами и за ложечкой анестезии, барон?

Мне кажется, или уродливая тварь стала лучше выглядеть? Ее кожа уже не висела складками и лохмотьями, а сквозь бельма глаз проступала голубая радужка. Вонь от ее тела переставала быть невыносимой.

– И