Екатерина Каверина - Дважды в одну реку (СИ)

Даша сидела в офисе до 10 часов вечера, брала флэшки с информацией домой, но смогла разобралась едва ли не в жалкой половине всего, что устроил Константин за последние два года.

Злая, измученная, вместо того, чтобы ехать домой, в половине одиннадцатого вечера или уже ночи Даша припарковалась возле спорт-клуба. Она понимала, что в таком состоянии ей не уснуть, а коротать одинокие вечера за бокалом вина становилось какой-то не слишком здоровой привычкой.

Этаж за этажом она преодолевала на тренажере, имитирующем подъем по огромной движущейся лестнице. Выше и выше, «Great job», словно в насмешку писала ей бездушная машина, «You reached Empire State Building». Даша дала себе слово, если выдержит безумный темп в течение 40 минут, то ей удастся разобраться со всеми проблемами в банке, а если нет… Вот дура, Андрей Болконский нового времени: «Если Наташа сначала подойдет к кузине, то станет моей женой». Дура, конечно, в этом Даша уже не сомневалась, но вопреки собственным насмешкам все быстрее и быстрее шагала по бесконечным ступеням. Пот раздражал кожу, попадал в глаза, ноги горели, но она не имела права остановиться. Тренажер победоносно засигналил и начал замедлять ход. Что ж, значит, она со всем разберется, Болконский же едва не женился на Наташе. Даша осторожно спустилась и без сил сползла на пол, кое-как натягивая на влажное тело толстовку.

- Ты что, решила поставить олимпийский рекорд? – нависла над ней фигура Максима.

- Угу, - промычала Даша, не в силах оторваться от бутылки с водой. – Отличный вид спорта – бег наперегонки с самим собой, в никуда, - она вдруг почувствовала какое-то странное спокойствие.

- Даша, ты что творишь? – Макс не мог понять, откуда в Даше взялась эта озлобленность и какая-то пугающая отрешенность.

- А что я творю? Я вроде не оскорбляю общественную мораль, - ей показалось немного непривычным, что стены тренажерного зала слегка сдвинулись и Макс рядом с ней тоже как будто покачнулся.

- Даша, Даша, что с тобой? – он едва успел подхватить падающую женскую фигуру.

Он держал ее на руках, драгоценную и странно легкую ношу. Синяки под глазами, косточки, проступающие сквозь кожу, бескровные губы, словно и не Даша вовсе.

- О, Боже, Макс, что ты делаешь? – она открыла глаза и попыталась его оттолкнуть. Иногда Максиму казалось, что, если бы Даша говорила и думала хоть немного меньше, все в их отношениях было бы хорошо. – Поставь меня.

- Помолчи, - коротко бросил Максим. Он толкнул плечом дверь женской раздевалки и вошел. Даже, если внутри кто-то и был, его это совсем не волновало. Посадил Дашу на лавку, снял ключ от шкафчика с ее руки, деловито достал спортивную сумку, засунул в нее прямо с вешалкой Дашины вещи, бросил туфли, сгреб косметичку, какие-то мелочи. Даша сидела, в недоумении наблюдая за тем, что происходит. Звенигородцев почему-то считал, что может что-то решать за нее, даже делать вместо нее, например, собирать ее вещи. Звенигородцев – теперь чужой человек, больше не ее Максим. Голова снова закружилась и к горлу подступила тошнота. Даша подумала, что лучше закрыть глаза и не думать ни о чем. Хочет собирать ее вещи – пусть собирает.

- Что мы делаем? – она обнаружила себя в машине Макса, в шубе поверх влажной спортивной одежды, разбитой, голодной и измученной.

- Едем к тебе домой, - ответил Максим, останавливаясь перед въездом в паркинг ее дома.

- Скажи, что в 23 квартиру и я с тобой, - пробормотала Даша.

- Конечно, сам-то я бы не догадался, - бросил Максим.

- Поставь меня, я вполне дойду сама, - нерешительно протестовала Даша, правда, идти самой совсем не хотелось.

- Помолчи уже, - Макс был настроен все так же, нет, не враждебно, просто как-то странно, так не похоже на него. – Все, что могла, ты уже сделала.

Даша, конечно, поняла, а потом и решила, что им со Звенигородцевым уже не по пути, что она не хочет, чтобы он с ней кому-то изменял, но было что-то бесконечно интимное в том, как он нес ее на руках, как бережно и неловко одевал, как злился на нее. Даша во всем была виновата сама – в этом глупом обмороке, в том, что забывала поесть и не могла уснуть, в том, что думала, будто физическая выматывающая нагрузка может хоть как-то, хоть чем-то ей помочь.

Так странно видеть Максима в этой квартире, отвечать на его настойчивые вопросы «Что с тобой происходит?», «Тебе точно не надо в больницу?», улыбаться, глядя на его попытки найти что-то съедобное в ее пустом холодильнике, видеть, как он открывает дверь ванной комнаты и вешает на крючок принесенный из спальни теплый халат.

Он привез ее домой, раздел, накормил, а потом донес от ванны до кровати. Даша была бледной, жалкой и со спутавшимися волосами, она не думала, о чем говорить и как все это выглядит со стороны. Это выглядело странно и даже абсурдно, но почему-то между ними не было той глупой неловкости, что сопровождало тот неудачный ужин в ресторане.

- Даша, что с тобой? – тихо спросил Максим, садясь на край ее постели. Немного разрумянившаяся, с пушистыми волосами, в пижаме с огромным смайлом на груди, Даша была улучшенной версией самой себя десятилетней давности.

- Наверное, не рассчитала свои силы, - она слабо улыбнулась. – Много нервов, мало еды, отдыха и сна.

- Ты бежала как проклятая.

- Пыталась взобраться на Всемирный Торговый центр.

- Странный выбор, учитывая, что с ним произошло.

- Ну, это не первый мой странный выбор за последнее время.

Максим осторожно взял ее руку в свою ладонь, тоненькие пальчики, нежная кожа – радость от одной возможности быть рядом.

- Тащить друг друга ко мне домой входит у нас в привычку, - Даша чувствовала, как тепло прикосновений Максима распространяется по всему ее телу.

- Я думал, ты скажешь: спасать друг друга.

- Спасать от самих себя, - пробормотала Даша. – Почему ты так поздно был в спорт-клубе?

- Хотел отвлечься и побыть один. В это время там обычно никого не бывает.

- Я тоже хотела отвлечься и, наверное, побыть одна. Знаешь, я никогда не думала, что на работе можно так много времени тратить на разговоры. Здесь я разговариваю просто часами. Потом хочется бежать без оглядки.

- Знаешь, это был не слишком умный поступок.

- Знаю. Спасибо. Ты увидел меня в моем худшем виде и продолжаешь наблюдать до сих пор.