Плохая привычка (ЛП) - Роуз Чарли

Парковка переполнена, поэтому мне требуется несколько минут, прежде чем я нахожу свободное место. Я следую указателям на девятый ряд и участок номер сорок два, остановившись, чтобы пропустить группу скорбящих мужчин, женщин и детей, направляющихся к другой могиле. Забавно, что люди умирают каждый день, но планета продолжает вращаться, пребывая в блаженном неведении. Осознание этого заставляет меня чувствовать себя такой крошечной и незаметной в этом огромном мире.

Когда я наконец-то нахожу сорок второй участок, я замечаю, что над могилой стоит один единственный мужчина с опущенной головой и библией в руках.

— Простите, — говорю я, попутно выуживая телефон, чтобы еще раз убедиться в достоверности информации. — Я опоздала?

Старик приподнимает голову и чистейшее удивление написано на его лице.

— Нет, — произносит он, прочищая горло. — Вы первая.

Я киваю, проверяя время — пять минут двенадцатого. Он стоит возле двойного надгробия с надписью «Келли» заглавными буквами, имя Изабель — слева, и Джон — справа. Даты на половине Джона еще не выгравированы, и я думаю о том, как невероятно странно и удручающе должно быть планировать свои собственные похороны.

Мы молча ждем еще десять минут, прежде чем становится ясно, что больше никто не придет.

— Могу я продолжить?

Меня так и подмывает сказать ему, чтобы он не беспокоился. Что это всего лишь я, и ему не стоит обращать на меня внимания. Но это кажется неправильным, поэтому я вежливо склоняю голову, пока он произносит свою речь и читает молитвы. Когда он спрашивает, не хочу ли я сказать несколько слов, то застает меня врасплох. Но, в конце концов, я единственная, кто пришла. Неуверенными шагами я подхожу к дубовому гробу.

Я не знаю, что сказать. Я чувствую, что это предательство — говорить о нем что-то хорошее, но также чувствую, что было бы некрасиво попрощаться с ним, не сказав доброго слова.

— Однажды я прочитала, что истинное искупление — когда осознание вины побуждает к благим действиям, — шепчу я, зачерпывая пригоршню земли из ведра, протянутого священником. — Ты совершал добрые поступки, Джон. Ты исцелил частичку души Ашера.

Я бросаю горсть земли на гроб, прежде чем поблагодарить мужчину. Повернувшись, чтобы уйти, я резко останавливаюсь и поворачиваю голову.

— Чуть не забыла, — говорю я, опускаясь на колени рядом с надгробием. Я выуживаю суккуленты из сумки и сажаю их в середине — на обеих могилах.

Я встаю, отряхиваю чулки, делаю глубокий вдох и ухожу.

Глава 18

Ашер

Мой отец не хотел каких-либо церемоний. Может быть, он не хотел быть обузой или боялся, что никто не появится — что было бы странно и неправильно. Я сам долго не мог принять верного решения. Я не собирался приезжать. Присутствие на его похоронах означало для меня, что я простил ему все чертовы поступки. Все ошибки. Все неправильно принятые решения. Гнев и негодование мешали мне подобрать причину и повод, чтобы приехать.

Я протрезвел впервые с той самой ночи и понял лишь одно — я не хочу превращаться в своего отца. Не хочу на смертном одре сожалеть о содеянном и невозможности все исправить. Дэйр настоял на том, чтобы отвезти меня, и на рассвете мы двинулись обратно в город. Я опоздал, но все-таки успел, так что мне не пришлось добавлять очередную провинность в свой список. Двое мужчин как раз опускали гроб в землю. Как только они заметили, что я приближаюсь, то сразу остановили спускное устройство. Мужчины молча отошли в сторону, один из них наклонил голову, как бы говоря: не торопись, попрощайся.

Я стою и смотрю на деревянный ящик, в котором лежит то, что осталось от отца. Мужчины, который меня вырастил. Он никогда не брал меня в поход или на рыбалку, Джон был не из таких. Но он никогда не пропускал соревнования по плаванию, и в глубине души я знал, что под всей этой маской холодности он любил меня. В то же время этот мужчина пренебрегал мной, оскорблял и обвинял в смерти мамы. Не виню его за последнее, ведь я и сам с этим согласен. Но, проклятье. Я был всего лишь ребенком. Ребенком, которому нужен был гребаный отец.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я отвожу взгляд левее, на могилу матери, и ком встает в горле. С каждым годом воспоминания о ней блекнут, но я все еще могу вспомнить ее запах — ваниль и кофе. Помню, как она ночами не спала, чтобы помочь мне пройти Donkey Kong’а или Zelda — да любую видеоигру, в которую я погружался с головой — но на самом деле она любила приставку так же, как и я.

Но, несмотря на все, люди всегда обсуждали нашу семью. Мы не были похожи на остальных. Мои родители не были идеальными. Однажды, когда я был в третьем классе, я услышал, как чья-то мамаша обсуждала моих предков: по ее мнению, мама была слишком юной, слишком вызывающе одевалась и привлекала слишком много внимания. Отец же практически не зарабатывал, много пил и не водил дружбу с нужными людьми. Нас нарекли белыми отбросами, но, несмотря ни на что, мы были счастливы.

Я задумываюсь о том, как бы я повел себя на месте отца. Справился бы я, если бы любовь всей моей жизни умерла так неожиданно и рано? Перед глазами неосознанно возникает лицо Брайар: светлые золотистые волосы и лицо как у долбаного ангела. Я осознаю одно: если с ней что-то случится, я спалю весь мир дотла. Я не пытаюсь оправдать отца и его поступки, просто сейчас я его понимаю.

«Я одинок», — проносится в голове. От моей семьи ничего не осталось, кроме дерьмового дяди, который либо залег на дно, либо сидит в тюрьме, судя по тому, что я не видел его и не слышал о нем с тех пор, как он вломился в дом отца. Еще с двумя людьми, которых я мог назвать своей семьей, я попросту разосрался — тремя, если считать Эдриана. Мне кажется, что теперь я в его черном списке навечно.

Опустившаяся на мое плечо ладонь напоминает о присутствии Дэйра. Он ничего не говорит, лишь молча поддерживает меня. Это один из его способов показать, что я не одинок. Парень как никто другой знает, каким мрачным и страшным местом может оказаться собственная голова. Некоторые люди тонут в сожалении, и ошибки прошлого тянут их ко дну. Дэйр один из них.

— Я подожду в машине, — произносит Дэйр и уходит.

Я не знаю, как мне быть, и от неуверенности сжимаю переносицу. Наверное, стоит сказать какую-то трогательную прощальную речь. Что-то душещипательное и искреннее. Но я не буду этого делать, поэтому произношу единственное, что считаю правильным и правдивым:

— Я прощаю тебя.

Это правда. Я сказал это скорее для себя, нежели для него, потому что не хочу, чтобы это дерьмо продолжало влиять на мою жизнь. Я смотрю на родительское надгробие, но вдруг кое-что, чего я не заметил ранее, привлекает мое внимание.

Суккуленты. Долбаные фиолетовые суккуленты.

«Каждый заслуживает красивые похороны».

Я делаю шаг вперед и присаживаюсь, чтобы получше рассмотреть растения, касаясь одного из них пальцем. Свежая земля все еще липнет к корням, как будто их только что выкопали. Она была здесь даже несмотря на то, что ненавидит меня, несмотря на то, что я избегаю ее. Она была единственным человеком, присутствовавшим на похоронах отца.

Боже, эта девушка. Разве она может быть еще идеальнее? Разве я могу быть еще более недостойным? Это всегда была лишь Брайар. Будучи застенчивым и любопытным ребенком, она всегда заботилась обо мне. Защищала меня. Плакала из-за меня. Из-за меня, придурка, который стал ее подростковой любовью, бросил ее, не сказав ни слова, чтобы впоследствии вернуться и запудрить ей мозги еще больше. Из-за меня, человека, который никогда не давал ей повода для сомнений и просто предполагал, что она может предать, хотя девушка никогда не давала мне никаких оснований так полагать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я знаю, что сам отпустил ее — для ее же блага — но я слишком эгоистичен, чтобы держаться от Брай подальше. Семья — это не только люди одной крови. Это те люди, которые истекут кровью ради тебя. Нуждаются в тебе. И я больше не позволю чему-либо, черт возьми, встать на моем пути. Ни ее родителям, ни даже Дэшу, ни нашей разнице в возрасте. Не из-за того, что она воплощение всего хорошего в этом мире, и не из-за того, что я постоянно хожу по грани между добром и злом. А потому что это правильно. Мы должны быть вместе. Плевать на все остальное.