Алана Инош - Ты

                   "Монастырь — не реабилитационный центр и не приют для бывших заключённых. Туда идут только те, кто решил посвятить себя служению Богу, кто осознанно избрал такой путь, чувствуя к этому призвание. Знаешь, я долго думала, пыталась понять, какова же моя цель, моя стезя и судьба. Только здесь я поняла, какими суетными и смешными были все мои мечты..."

                   Последнее, шестое письмо — довольно короткое. В нём Рита сообщает, что через сотрудников центра договорилась о поездке в монастырь и встрече с игуменьей. Если от неё больше не будет писем — значит, всё получилось и её приняли.

                   "Я буду там молиться день и ночь, чтобы у тебя всё было хорошо".

                   Больше писем я пока не получала. Её семья — тоже.

                   "Щёлкают замки, отодвигаются запоры, и дверь открывается. Опустив на пол свой потёртый пакет, Ника снимает с головы кепку, и маленькая женщина в перепачканном мукой фартуке, прижавшись к её груди, всхлипывает. Наверно, не зря Ника курила у песочницы: сейчас её глаза сухи.

                    — Мамуля, всё хорошо, не плачь, — говорит она глухо. — Ну, ну... Всё.

                   Маленькая женщина смущённо улыбается, смахивает костяшками пальцев слезинки: руки у неё тоже в муке, как и фартук.

                    — А я тут пельмени затеяла..."

                   Наверно, я пытаюсь представить себе или угадать альтернативную ветку реальности, в которой Рита вернулась бы домой, и каким было бы её возвращение. У меня странное чувство, что придуманный мной вариант более реален, чем настоящий: написав его, я сама в него поверила. Но Нику всё же не стоит полностью отождествлять с моей подругой: в ней много и от Жени, персонажа из "Белых водорослей". Только на страницах книг, наверное,  возможно такое слияние характеров и судеб.

                   "Отключенный мобильный изводил меня звонками с полуночи, и от этого сводящего с ума звука не было спасения: даже сунув голову под подушку, я ясно слышала его, как будто он звонил у меня в голове. В два часа, вконец измученная, я сдалась — взяла его и приложила к уху.

                    — Милая Настенька, ты от меня не спрячешься, — услышала я мужской голос. — Я найду тебя всюду.

                    — Что вам от меня надо? — глухо спросила я. — Зачем вы меня преследуете? Кажется, я ясно сказала: нам с вами не по пути".

                   Якушев ведёт себя как самый настоящий бес, донимая меня. Пока я о нём пишу, он приходит ко мне во сне, мерещится в лицах прохожих на улице, доходит даже до того, что он ведёт передачу "Малахов плюс" вместо всем известного Геннадия Петровича. Чтобы прогнать наваждение, я переключаю телевизор на другой канал, а когда возвращаюсь на Первый, вижу сияющее, пышущее здоровьем лицо ведущего. Бррр...

                   "Помертвев, я отшатнулась и тут же почувствовала удар в спину. Это меня стукнули пластмассовые плечики для одежды, вылетевшие из открытой дверцы шкафа. Следом за ними начала вылетать вся одежда, которая там висела, и устроила вокруг меня бешеный хоровод. Задвигались стулья, сама собой включилась настольная лампа, захлопали все дверцы в стенном гарнитуре, книги сами спрыгивали с полок — словом, начался дикий полтергейст. Я смотрела на всё это бесчинство, парализованная ужасом, и не могла вспомнить ни одной молитвы, а телефон опять надрывался: он хоть и был под подушкой, но звук шёл чёткий и громкий..."

                   ...Вместо будильника меня возвращают в явь твои губы.

                   — Подъём, подъём, птенчик! Ты чего это — проспала?

                   Я чувствую себя так, будто во сне по мне топтался медведь. Всё отдавлено, размозжено, голова — как литая чугунная болванка с центром тяжести в затылке. Сажусь в постели, а вокруг — зимние сумерки, и не понять, то ли сейчас ночь, то ли уже утро. Видимо, я забыла поставить будильник... Чёрт, даже не могу сообразить, какой сегодня день недели. Идти ли мне на работу, или это мой выходной? Чёртов скользящий график.

                   Что-то многовато я чертыхаюсь. Изыди, Якушев.

                   — Какой сегодня день? Сколько времени?

                   Не дождавшись твоего ответа, хватаю мобильный... Воскресенье, восемь пятнадцать утра. А мне — к девяти на работу! Сорок пять минут, чтобы сделать все утренние дела, позавтракать, накраситься, собраться, доехать? Нереально. Ехать тут недалеко, конечно, иногда я и пешком хожу — в хорошую погоду, но сорок пять минут — это мало! Чтобы всё спокойно успеть, я встаю в семь тридцать, а иногда и раньше. Вот зараза этот Якушев. Писала про него вчера до двух часов ночи, и вот результат.

                   — Йолы-палы!!! Нельзя, что ли, было меня раньше в бок толкнуть?!

                   Конечно, ты здесь ни при чём. Сегодня твой законный выходной, и тебе совершенно не обязательно вставать в непроглядную зимне-сумеречную рань, а виновата я сама: надо было проверить телефон — есть ли там значок будильника на дисплее. Сейчас-то я уже, конечно, вижу, что его нет. Вчера надо было думать и вообще — не сидеть до двух часов. Якушев, паразит такой. Тьфу!

                   Я ношусь по квартире, как торнадо. Совсем как в той сцене с полтергейстом, в воздухе летает одежда: это я в дикой спешке собираюсь на работу.

                   — Птенчик, ты кофе хотя бы... — начинаешь было ты.

                   — Ой, да некогда! — отмахиваюсь я.

                   На макияж я обычно трачу от десяти до пятнадцати минут, но это — когда время не поджимает. Сейчас я могу себе позволить только слегка тронуть тушью ресницы и карандашом — брови, быстренько нанести блеск для губ — и вперёд, в морозное утро. Впопыхах я чуть не забываю тебя поцеловать, и только твоя сиротливо прислонившаяся к дверному косяку фигура заставляет меня опомниться.

                   — До вечера, Утён. Я тебя... ммм.

                   Крепкий, душевный чмок — и я уже мчусь, как олень, вниз по ступенькам. Это паршиво — когда ты остаёшься дома, а я ухожу, но такие уж у нас графики, чтоб им пусто было. Мороз с утра такой, что и не вздохнуть: резкий ледяной воздух заставляет меня закашляться. Это Сибирь, детка, а отнюдь не Рио-де-Жанейро.

                   Такие же окоченевшие, как я, люди бегут по улице. От моего дыхания мех на воротнике дублёнки седеет, покрывшись инеем. С транспортом мне везёт: нужная маршрутка подходит буквально через минуту, и я вскакиваю в неё. Сидячих мест нет, и я еду, скорчившись в три погибели под низким потолком жёлтой "газели".