Уитни Уильямс - Турбулентность

– У меня плохой день, и правда нужен кто-то, с кем можно поговорить.

Молчание.

– Не волнуйся, ты не самая моя последняя надежда, и технически ты не должен вообще отвечать, – сказала я. – Мне просто нужно сбросить пару камней души, а затем я положу трубку. Ты еще здесь?

– А не стоило бы.

Я приняла это за «да».

– Ну, во-первых... – я поправила подушку и легла на спину. – Мне жаль, что продинамила тебя в Далласе.

Он засмеялся.

– Уверен, это не одна из тех вещей, которые давят тебе на грудь, Джиллиан. – По звуку казалось, что он тоже в постели. – И знаешь, я был бы более склонен поверить, что ты сожалеешь, если бы ты не продолжала и дальше присылать мне сообщения с текстом «Идите на хрен, ты и твое нежелание общаться» каждые пару дней с тех пор.

Я улыбнулась и подавила смешок.

– У меня рейс через шесть часов, – сказал он. – Поспеши и выложи все свои ненужные никому слова, чтобы я мог положить трубку и мирно уснуть.

– Ладно... Постой. Могу я сперва спросить тебя о чем-то незначительном?

– Нет.

– Кто из твоей семьи...? – спросила я.

– Уверен, что слово «нет» имеет довольно четкое определение...

– Кто из твоей семьи или близких тебе людей был учителем английского?

Несколько секунд он молчал.

– Что натолкнуло тебя на этот вопрос?

– То, как ты разговариваешь, твоя одержимость грамматикой в простых письмах и сообщениях. Не говоря уже о том, что ты явно любишь определения. Я хотела спросить тебя насчет среды, но...

– Ты продинамила меня, – перебил он, показавшись слегка расстроенным, но затем его тон сменился. – Моя мать.

– Вы близки?

– Я кладу трубку через десять минут, Джиллиан. Говори то, что хочешь рассказать о своем дне.

– Верно... – Я выдохнула. – Я ненавижу свою семью. Каждого ее члена. Меня буквально передергивает, когда они звонят мне, и мне жаль, что не родилась кем-то другим, кем-то с подобием души. – Я услышала тихий звук разговоров из телевизора на заднем фоне и продолжила. – Они звонят мне, только когда хотят почувствовать себя лучше, когда хотят напомнить мне, что я могла бы сделать что-то большее в жизни. И я ненавижу то, что провела несколько первых лет в Нью-Йорке, пытаясь сделать что-то, чтобы впечатлить их, тогда как все закончилось таким же разочарованием, которое они мне и пророчили с самого начала... – На этом я остановилась, вспоминая все свои полные надежды посты в блоге несколько лет назад, и то, как они резко и не без причины прекратились.

– Теперь ты закончила? – спросил Джейк.

– Да. Теперь можешь положить трубку. Я вообще-то чувствую себя немного лучше. Спасибо, что выслушал.

– Пожалуйста, – сказал он. – Хотя я не собираюсь класть трубку.

– Дашь мне несколько советов?

– Тебе не нужны советы, – сказал он. – Думаю, тебе и так хорошо известно, что некоторые семьи просто ядовиты, и ты ничего с этим не можешь поделать. Хотя, думаю, ты была немного чересчур драматична и ненавидишь их не по-настоящему. Думаю, ты даже не представляешь, что может означать настоящая ненависть.

– Ты понял все это из этого рассказа? Хочешь, расскажу тебе еще один?

– Нет... – Его голос перешел на предупреждающий шепот. – Я бы лучше услышал историю о том, почему ты не явилась трахаться со мной, почему думаешь, что я стану продолжать все это дерьмо.

– Я злилась на тебя... Пыталась преподать тебе урок.

– Это был урок на тему, как разозлить меня до чертиков? Или как оставить мой член твердым и ожидающим твоей киски, которую он так и не получил?

– Нет... – Я почувствовала, как покраснели мои щеки. – Я просто злилась на тебя.

– Тогда тебе следовало «просто» показать это. – Его голос стал низким. – Я ждал тебя в течение часа, потому что думал, ты играешь в игры, как раньше. Я с нетерпением ждал, когда зарою лицо в твою киску, попробую на вкус твой клитор, проведу по нему языком.

Я молчала, но мои пальцы стали порхать по линии влажных трусиков.

– Ты не можешь решать ни с того ни с сего нарушить наши правила, когда тебе вздумалось... Особенно, не тогда, когда это касается моего обладания твоим телом.

– Ты так говоришь, словно я тебе правда нравлюсь.

– Мне правда нравится твоя киска, – ответил он. – Хотя оглядываясь назад и понимая то, что твой ротик никогда не работал над мои членом, думаю, возможно, это стоит изменить в будущем.

Я прикусила губу, услышав его тяжелое дыхание на том конце линии, когда его голос стал еще злее.

– Ты не собираешься ничего сказать насчет того, что подосрала мне все выходные вторую неделю подряд? – спросил он. – Или теперь мне нужно подождать еще одну неделю?

– Я не хочу снова тебя динамить...

– Знаю, – сказал он. – Потому при встрече хочу убедиться, что данная мысль больше никогда не придет тебе в голову. Меня не волнует, насколько мокрая твоя киска, или как громко ты кричишь, умоляя меня, позволить тебе кончить, потому что я не окажу тебе милости и не отступлю, как поступал обычно.

– Джейк, я сказала, что...

– Меня не ебет, что ты там сказала. – Он стал говорить медленно: – Меня не волнует, как ты сходишь с ума со мной. Ты можешь скакать на моем члене, пока не лишишься разума, а я могу кружить языком по твоей киске, пока ты не сможешь больше думать.

– Джейк...

– Увидимся в Антлане в следующий вторник, ясно?

– Ясно... – Мой клитор разбух под пальцами.

– Хорошо. Рад, что мы смогли поговорить.

Я кивнула, словно он мог меня видеть.

– О, и Джиллиан?

– Да?

– Это считается полуночным звонком.

– Ладно. И?

– Не делай так больше.

Выход на посадку В17

ДЖЕЙК

Нью-Йорк (JFK)

Она не может следовать этим чертовым правилам...

– Ты здесь, Джейк? – спросила Джиллиан по телефону через полторы недели. – Ты все еще здесь?

– К сожалению.

– Тогда что я только что сказала?

Почему я все еще разговариваю по телефону с этой женщиной?

– Ты сказала, что твой брат, кажется, ведет себя словно невеста на выданье, а его девушка даже не знает, что он собирается сделать ей предложение. – Я выдержал паузу. – А затем ты сказала, что осознаешь, что сейчас уже девять часов вечера, и мы разговариваем уже больше часа, и тебе нужно позволить мне вернуться к своей жизни, в которой не существует ночных звонков.

Она засмеялась – типично заразным смехом.

– Думаю, тебе нравятся мои ночные звонки.

– Нет.

– Тогда прекрати брать трубку.

– Прекрати звонить мне по пять раз подряд.

Она снова засмеялась, а затем продолжила болтать, как ни в чем не бывало, словно не слышала мои слова о том, что мы и так уже висим на телефоне больше часа. Десятую ночь к ряду она решала, что «не звонить мне посреди ночи» означает все равно звонить, и как бы сильно я не хотел положить трубку, сказав ей, что не желаю слышать о ее жизни вне спальни, не мог этого сделать. Во-первых, из-за светлого звонкого звука ее голоса, даже несмотря на ее бормотания и слишком много вопросов, было в этом что-то успокаивающее для моих расшатанных нервов. Во-вторых, из-за того, что она была единственной женщиной, которая интриговала и бесила меня одновременно – единственной, кто мог буквально в одну секунду разозлить меня и рассмешить в следующую.