Иду на свет - Мария Анатольевна Акулова

другому хорошему мужику в жены. Понимаешь?

Вместо слов Данила в ответ получил кивок. И поцелуй.

Сначала обычное прижатие губ к губам. Потом девичьи чуть раскрылись, он понял намек.

Кожу на спине Санты тут же щекочет холодный шелк простыни. Данила оказывается сверху.

Смотрит в лицо, поглаживая её волосы от висков и вверх пальцами…

Приближается. Целует щеки, губы, подбородок…

— С трудоустройством я помогу. Не бойся. Что согласилась, не пожалеешь…

Данила шепчет, чередую обещания с поцелуями. Его слова иглами входят в сердце Санты. Только если когда-то она восприняла бы их в штыки, может даже доказывать бросилась бы, что помогать ей не надо, теперь причина другая…

— Дань…

Она обращается, чувствуя трепет из-за того, как увлеченно и кропотливо он занят её кожей. Смотрит внимательно, выбирая, куда целовать дальше. Прижимается нежно-нежно. Щеки. Скулы. Шея. Ключицы.

А пальцы всё так же гладят волосы.

Ласковый такой.

— Дань…

Отвлекаться не хочет…

Делает это только когда Санта сжимает ладонями его щеки и тянет вверх.

Придерживает его лицо над своим так, чтобы глаза напротив глаз. Улыбается, но на Данилу это не действует. Он остается серьезным.

— Я и так не пожалею. Я выбор свой давно сделала. Забыл, что ли?

Санте до сих пор немного стыдно вспоминать о том, как однажды вывалила на него историю своей бесконечной и безнадежной любви длиной в много лет. Она пытается сгладить слова новой улыбкой.

Данила же по-прежнему не хочет смягчать.

Всё такой же — слишком сконцентрированный — тянется к губам. Целует их, приоткрытые. После чего снова по проторенной дорожке. Подбородок. Шея. Ключицы. Грудь…

Рука Санты сьезжает по шее на мужскую спину, едет дальше — по напряженным мышцам. Из-за ощущения твердости под пальцами и скольжения языка по ареоле груди своя спина непроизвольно прогибается. Внизу живота снова скручивает, начинает нетерпеливо пульсировать, женские колени сами раскрываются, ноги оплетают торс.

— Я свой тоже, — а дорожка из поцелуев ползет вниз.

* * *

— Сантуш, а покажи ещё раз кольцо…

Просьба застала Санту в дверном проеме. В её руках — сырная тарелка. И несколько секунд Санта смотрит на аккуратные треугольнички разной степени сливочности, потом же вздыхает, оглядывается…

— Ну мам…

Чтобы посмотреть уже на Лену. Условно укоризненно. Её взгляд должен говорить: «ну сколько можно?». Так, чтобы понятен был посыл, но в то же время мягко, потому что обижать самую родную — последнее дело.

Просто повышенный интерес к кольцу и в целом состоявшейся… Вроде как помолвке… Волновал и утомлял Санту сверх меры.

Конечно, мама была первой, кому Санта рассказала. Конечно, на работу таскать обручалку не собиралась. Но за сегодняшний день это уже чуть ли не двадцатая просьба, а кольцо ведь всё то же…

— Восемь часов, Сантуш… Восемь долгих часов мучительнейших страданий…

Елена заговорила, делая неподражаемо выразительные акценты на нужных словах… А Санте одновременно захотелось закатить глаза и рассмеяться…

— Твой отец в командировке был, а я одна… Представляешь? Восемь часов схваток…

Под конец Лене и самой стало смешно от собственного актерства. Её взгляд загорелся смешинками, у Санты в ответ растянулись губы.

Она снова вздохнула. Поставила тарелку на угол кухонного стола, вернулась к маме, протянула правую руку, чтобы растечься карамелькой вот сейчас…

От того, как мама жадно смотрит, цокает языком восхищенно…

И Санта прекрасно понимает, почему.

У неё шикарное кольцо. Если бы выбирала сама — наглости не хватило бы на такое. Но у Данилы на такое хватило щедрости. И зря он волновался относительно размера. Село идеально. Санта уже даже отфотографировала руку, как только можно. Только не скинула никому. Пока нельзя.

— Ну как это было, Сантуш? Расскажи…

Взгляд мамы отрывается от руки Санты, взлетает вверх. Елена всё так же возбужденно блестит глазами, а Санта тут же бордовеет.

Потому что… Потому.

— Да никак особенно, ма…

Пытается съехать, высвобождает ладонь, пожимает плечами, снова идет за тарелкой. С ней — из кухни по холлу в сторону гостиной.

Они там почти никогда не собираются после папиной смерти. Комната слишком большая. Слишком ярко ощущается пустота, если сидеть вдвоем, а шумных сборищ у них уже давно не было. Тоже ушли вместе с Петром.

Санта слышит, что схватившая другую тарелку мама идет следом. И ей приходится прикусывать язык, чтобы не ляпнуть лишнего. А из грудной клетки прёт необъятное счастье, которое не дает держать на лице безразличное выражение.

Наоборот смеяться хочется. А вечером поставить Даниле в укор, что он лишил её возможности рассказывать маме, будущим детям и внукам красивую историю о том, как позвал её замуж.

Они ведь вряд ли оценят рассказ о расшатанном комоде, саднящем ощущении между ног и пахнущем сексом вопросе.

Но мама продолжает ждать.

Они с Сантой вместе входят в гостиную. Окидывают стол одинаковым оценивающим взглядом. Ставят каждая свое блюдо на разные стороны более чем богатого застолья.

Лена заказала в своем любимом ресторане всё, что взбрело в голову. Втроем это в жизни не съесть. Но говорить об этом ей бессмысленно. Из неё вот так прёт счастье.

К ней в гости едет зять… Её дочку позвал замуж обожаемый Щетинскими «Данюша»…

Услышав, как по-новому мама называет Данилу, Санта воздухом подавилась…

Не сразу поняла, что у Лены — свой повод радоваться. У неё теперь «Данюша» и «Сантуша». Дети.

Такой яркой реакции на новость от мамы Санта откровенно не ожидала. Сначала даже не могла понять, почему. А потом дошло. Она спутала деликатность с незаинтересованностью. А ведь то, что Лена в жизни ей не намекала, не значило, что не хотела…

Стоило в этом разобраться, на душе стало ещё теплее. У них любовный треугольник. Только без ревности и необходимости выбирать. Лене тоже хочется полноценно ожить. Данила с Сантой могут в этом помочь. Она желает им счастья и находит свое в их влюбленных глазах.