Клятва ненависти - Лайла Джеймс

грудь сжалась, и боль усилилась.

Блядь.

Проклятье.

Правда о моей любви была на вкус пеплом во рту. Я не мог дышать. Все это время я думал, что моя история любви — это какая-то трагическая история. Но моя любовь была какой угодно, только не чистой – она была запятнана.

Ни Джулианна, ни кровь, которую она пролила той ночью.

Ее запятнала сама Грейслин.

Моя гордость рассыпалась у моих ног. Моя любовь была ничем иным, как уродством. Моя история не была трагичной. Это была безрассудная первая любовь, и я был глубоко ранен собственной глупостью.

Каким же я был дураком.

 

 

 

ГЛАВА 16

Джулианна

У тебя во рту вкус сигары и печали,

Мне нравится, как звучит мое имя на твоих губах.

Но твоя улыбка померкнет к утру.

Ветрено, и я одинока,

Пожалуйста, вернись.

У тебя во рту вкус сигары и печали,

Мне нравится, как ты меня обнимаешь,

Даже когда я знаю, что это все уловка - кровоточащая стрела.

Ведь ты все еще представляешь ее, когда ложишься со мной в постель.

У тебя во рту вкус сигары и печали,

Мне нравится, как ты прикасаешься ко мне,

Так холодно, как мертвые крылья воробья,

И я начинаю жаждать твоего тепла.

У тебя во рту вкус сигары и печали,

Мне не нравится, что ты покинул меня без единого взгляда,

После того, как твоя нежная ласка была такой тщательной.

Пожалуйста, вернись.

- А

Я уселась на кровать, мое тело покалывало от потрепанных нервов. Я и представить себе не могла, что снова увижу Саймона, после… всего.

Он прошелся по комнате, бросив быстрый взгляд на мою соседнюю ванную комнату и библиотеку, а затем в окно. Саймон всегда был бдителен, и казалось, что он совсем не изменился. Я предположила, что старые привычки умирают с трудом.

— Что ты здесь делаешь? — спросила я дрожащим голосом.

Саймон с зачесанными назад кудрявыми волосами и стеклянными зелеными глазами улыбнулся мне. 

— Я хотел посмотреть, как ты поживаешь.

Я обвела рукой комнату, безрадостный смех сорвался с моих губ. 

— Как видишь, у меня все хорошо. Я замужем и очень люблю своего мужа.

Его глаза сузились. 

— Какая же ты лгунья.

Мы оба смотрели друг на друга секунду, прежде чем я улыбнулась. 

— Как дела, Саймон?

— Выживаю, — невозмутимо ответил он. — А ты?

— Выживаю, — тихо повторила я.

Я смотрела, как он почти устало провел рукой по лицу. 

— Я думал, что это будет легко, но никогда не думал, что взгляд на тебя вызовет старые воспоминания.

— От старых воспоминаний трудно избавиться, особенно если это хорошие воспоминания, — сказала я, слова вырывались практически сдавленно.

Его взгляд пробежался по мне с головы до ног. Задержался на секунду слишком долго на моих черных волосах, а затем на маскарадной маске. 

— Иногда хорошие воспоминания могут оказаться горькими.

Я сглотнула, борясь с комком слез в горле. 

— Жизнь была бы скучной без горечи время от времени.

Я смотрела, как он подошел к окну, прислонившись к подоконнику. Он пытался вести себя спокойно, но я видела, насколько он напряжен. Словно он готовился выпрыгнуть из окна в любой момент. Как будто он не хотел быть здесь, но был вынужден. 

— Когда ты стала такой… проницательной? — проворчал он.

— Когда я поняла, что я убийца — неосознанно.

Саймон резко вдохнул, и его глаза метнулись от меня, выражение его лица стало напряженным. 

— Черт, Джулианна. Как будто ты хочешь, чтобы мы тебя ненавидели.

Я подняла плечо, полупожав плечами. 

— Это было бы намного проще, чем сочувствие.

Его губы сузились. 

— И поэтому ты до сих пор лжешь своему мужу?

Я чувствовала, как у меня поднимаются волосы, когда он открыто осуждал меня. Саймон много знал о моих секретах, и ему не следовало быть здесь. Это была плохая идея. 

— Моя ложь тебя не касается.

— Когда дело касается Грейс, — резко сказал он.

Мои глаза превратились в щелки, глядя на мужчину, стоящего передо мной, — спрашивая меня, как будто он имел на это право — как будто он знал, каково это — жить с мужчиной, которого я любила, но который ненавидел меня каждой клеточкой своего тела.

— Наши секреты были похоронены вместе с ней, — сказала я, пытаясь быть твердой, но в тот момент, когда слова были произнесены, я поняла, как слабо они звучали.

Он изогнул бровь, почти насмешливо. 

— Ты не можешь похоронить такой секрет. Он вернется, чтобы преследовать тебя, сейчас или завтра. Однажды, точно.

Я покачала головой, но Саймон сделал шаг вперед, приближаясь ко мне. 

— Ты обманула его и тогда, и сейчас. Это несправедливо, Джулиана.

Мои пальцы сжали ткань платья. 

— Ты не знаешь, что справедливо.

— Ты не одна страдаешь, — отрезал Саймон. — Перестань изображать из себя мученницу.

— Я была с ней в той машине, — прошипела я. — Ты не знаешь, каково это.

— Я понимаю, это было травматично…

Я усмехнулась. 

— Травматично? Это простое слово, чтобы описать, как смотреть в окровавленное и искалеченное лицо своей сестры в течение трех часов, глядя в ее мертвые глаза с резким запахом смерти, окутывающим тебя. Это не травматично, Саймон. Это ад.

Мы смотрели друг на друга слишком долго, мы оба тяжело дышали, напряжение росло в воздухе.

Я тупо сглотнула и покачала головой. 

— Я не должна была этого говорить. Прости меня. Это было несправедливо по отношению к тебе.

Когда Саймон не ответил, а только продолжал смотреть на меня так, словно видел привидение, я приглушенно всхлипнула. 

— Почему ты здесь?

— Наверное, я хотел еще немного помучить себя.

Я разрушила столько жизней той ночью…

И мы все застряли в бесконечной петле мучений и гнева. Как мы вырвемся на свободу? Я, блядь, не знала. Я не знала, с чего начать и как закончить это страдание, потому что я была причиной всего этого.

— Ты знал? Что Грейс была беременна твоим ребенком? — Я прошептала.

Он резко покачал головой. 

— Она не говорила мне, но я знал.

Саймон глубоко вздохнул, его широкая грудь затрещала от этого. Его кулаки сжались по бокам.

— У нее были поздние месячные. Затем я увидел небольшие изменения в ее теле. И ее тошнило по утрам две недели подряд, — пояснил он. — Я был ее телохранителем, Джулианна. Я должен был замечать в ней каждую мелочь. Я ждал, что она мне скажет.

Я первая узнала о беременности Грейслин. Я до сих пор отчетливо помню выражение чистого ужаса на ее лице, прежде чем оно превратилось в растерянный смех и счастливые слезы. Я