Лариса Кондрашова - Умница, красавица

Головин никогда не задавался вопросом, почему он не любит сына так, как, он видел, любят своих детей другие, – безоценочно, безоглядно, только за то, что это их дети. С его точки зрения, это было нелогично, он считал, что любить нужно за что-то, и он честно присматривался к Антоше, стараясь разглядеть это что-то, прежде чем разочароваться окончательно, на что-то надеялся… по всему получалось, что любить было не за что, так что пока Алексей Юрьевич оставил вопрос открытым.

Да, собака Мурзик переехала с дачи в город, но не на Таврическую, а к Валентине Даниловне, как выразился Головин, «по месту прописки». И как ни просил Антоша, как ни смотрел полными слез глазами, ответом ему было: «Ты НЕ ЗАСЛУЖИЛ».

Антоша боялся сказать отцу, что не хочет предложенного ему экстрима на речке Воронежке, Соня боялась сказать мужу, что Антоша не хочет, вот так они вдвоем и боялись. Антоша пытался заболеть, Соня пыталась жульническими способами намерить своему малышу хотя бы субфебрильную температуру. В последний раз она сунула ему градусник уже перед самым отъездом, но Головин молча вытащил градусник, молча подтолкнул Антошу к двери, и спустя несколько часов они уже подъезжали к Волховскому району.

На речку Воронежку, вместе с лодками, плотами и снаряжением, Головина с двумя приятелями и Антошей привез нанятый в деревне трактор «Кировец» – десять километров по лесному бездорожью. Никаким иным транспортом добраться туда было невозможно, разве что танком или бронетранспортером. Сначала Головин хотел нанять вертолет, но он любил кататься на разных машинках, и на «Кировце» ему показалось интереснее.

Антошу тошнило. Трактор останавливался. Головин раздражался. Антоша боялся чащи, волков, ухабов – ВСЕГО. Смотрел на отца как агнец, которого везут на заклание в тракторе.

Трактор довез их до речки и уехал.

Трактор уехал, а Антоша остался…

Через полчаса от начала сплавления лодки и плоты встали. Такого экстрима не ожидал даже Головин, не говоря уж об Антоше. Дальше сплавляться было не по чему – оказалось, что полноводная речка Воронежка высохла, вся, полностью, до дна. Такое жаркое было лето, да и сейчас, в конце августа, стояла несусветная жара, за тридцать.

Обливаясь потом, они три дня волокли лодки и плоты по высохшей реке Воронежке. Снаряжение несли на себе. Так, бурлаками, и тянулись тридцать с лишним километров – где пешком, где ползком, осторожно обводя лодки и плоты вокруг огромных обнажившихся валунов.

Ползли, тянули, тащили, волокли, обливаясь потом, а вокруг них тучами кружились мошки, комары, оводы, слепни, – насекомые были всегда, одни засыпали, другие просыпались. Насекомых было столько, что Антоше позавидовал бы сам Фабр, – он мог бы написать про них еще два или даже три толстых тома.

Дошли. Все дошли, даже Антоша. Трактор ждал их точно в назначенное время в оговоренном месте. У всех случаются проколы, только не у Головина, у него даже тракторист не запил и не оказался случайно совсем в другом лесу у другой речки.

И что же Антоша – все-таки он был полненький, нетренированный и очень-очень мамин… Так вот – ему НЕ ПО-

НРАВИЛОСЬ. Он шел, конечно, – не оставаться же ему жить в лесах Волховского района, но в общем повел себя НЕ ТАК.

Приятели Головина Антошу жалели и даже как-то старались мальчика приласкать. И удивлялись Головину – Алексей Юрьевич как будто стоял за углом и наблюдал, ЧТО Антоша сейчас сделает неправильно.

Ну, а Антоша делал неправильно все. НЕ обрадовался высохшей реке, НЕ наслаждался неожиданным дополнительным экстримом, а напротив – жалобно пыхтел, громко вздыхал, горестно расчесывал укусы, и все это ДЕМОНСТРАТИВНО, всем своим видом показывая – все это приключение, которого никто не ожидал, ему НЕ интересно, и он только и мечтает вернуться к мамочке… Алексею Юрьевичу было за него СТЫДНО, а каково такому человеку, как Головин, стыдиться своего сына?..

– Твой сын был похож на трусливую овцу, – с порога объявил Головин Соне.

– А по-моему, он похож на смелую овцу, – рассеянно возразила Соня и бросилась к Антоше – ужасаться, жалеть, шептаться, зализывать раны.

– Знаешь что? Я видел водяную лягушку, веслоногую лягушку, жабу обыкновенную. А у жука-плавунца очень интересные привычки, хотя кое в чем он меня немного разочаровал, – доверительно сообщил ей Антоша. Ему все-таки удалось улучить минутку, отцепиться от лодки и хотя бы за кем-то понаблюдать.

Так что оба Головина были разочарованы – один сыном, другой жуком-плавунцом.

Не то чтобы Головин вошел в воспитательный раж, не такой он был человек, чтобы находиться хоть в каком-либо раже, просто пришло время получить отчет о проделанной работе, и Алексей Юрьевич потребовал у Антоши тетради с летними задачами. Антошины тетрадки все оказались разрисованы жуками (плавунец, пожарник, майский и другие), а на пятой странице вообще было ТАКОЕ… После записи условия задачи («Из пункта А в пункт Б вышли…») были нарисованы два толстеньких жука. Дальше следовало подробное описание их дневного рациона и повадок. Получалось, что два жука вышли навстречу друг другу из пункта А в пункт Б, по дороге каждый съел три травинки и одну семечку… И каков же ответ задачи?!.

Тут-то и возник грандиозный скандал. Но это не было обычным скандалом, когда все кричат, потом плачут, потом мирятся и забывают, о чем кричали. Алексей Юрьевич так страшно смотрел на тетрадки, на два тома Фабра «Жизнь насекомых», особенно на первый, на Соню с Антошей и так тихо спрашивал: «Это что такое?», непонятно, что именно имея в виду, Соню с Антошей или первый том Фабра, что… в общем, им было страшно, обоим. Лучше бы он орал и бесновался.

Соня прятала глаза и ссылалась на организацию выставки в Гатчинском дворце – в том смысле, что она была занята выставкой и поэтому упустила сына. Антоша плакал.

Но Головин никогда не ограничивался тем, чтобы просто выпустить пар и повозмущаться, что его сын растет НЕ ТЕМ.

Антошу забрали из частной школы (пятьсот долларов в месяц, оплата кружков и экскурсий отдельно, комфортные классы по десять человек, индивидуальный подход, гибкая система обучения) и отдали в ту самую физико-математическую школу неподалеку от дома, которую окончил Головин, в тот самый восьмой класс, где классным руководителем был Диккенс. Все, хватит, сказал Головин. Тепличных условий хватит, десяти человек в классе хватит, гибкой системы обучения хватит! Индивидуального подхода тоже хватит. Тетрадки с жуками в камин, два тома Фабра в помойку, вопрос решен, все. Учителя в этой школе – его бывшие одноклассники, и вообще эта школа – единственное место, где из Антоши сделают настоящего мужчину. Организационные вопросы вступительных экзаменов Головин решил лично, а от таких мелочей, как Антошина стойкая антипатия к алгебре, геометрии, физике, отмахнулся – «я сам…».