(Не) курортный роман (СИ) - Алекс Коваль

надежде, что однажды она обратит свое внимание на меня. Просто потому что по-другому уже не могу. По херу на все! Она не такая, как все. Слишком взбалмошная, сложная, упрямая и своевольная. Идеальная. Я влюбился.

Я снимаю с себя прилипшую к телу мокрую одежду, предусмотрительно оставив только боксеры. Во избежание, так сказать…

Тянусь к Карамельке. Она даже не пытается протестовать, когда я снимаю через голову ее платье, вышвыривая из душевой. В кучу к своим мокрым вещам. Сажусь рядом, упираясь спиной в холодную кафельную плитку, и перетягиваю Стеф к себе. Усаживаю между своих ног, оплетая руками и ногами, изо всех сил прижимая спиной к своей груди. Молча утыкаюсь губами в ее висок и закрываю глаза, позволяя Ростовцевой прореветься. Не мешая, не встревая, не успокаивая, просто поддерживая и обнимая. Понятия не имею, что сегодня в ее жизни произошло такого, что весь вечер пошел по всем известному месту, но я хочу, чтобы она знала, что не одна. Хочу, чтобы чувствовала, как быстро бьется мое сердце у нее за спиной. И как крепко способны обнимать мои руки в те моменты, когда эта поддержка ей нужна.

Блин, да я тот еще косяк! Совсем не идеальный. Но я хочу, чтобы она знала, что я ее «косяк», со всеми потрохами…

Сколько мы пробыли в таком молчаливом положении — сложно сказать. Время в этой душевой стерлось. Так же. как и границы. Сидели, отогревались, до тех пор, пока Стеф не начала клевать носом. Только тогда я подхватил ее на руки и вынес из душа. Наскоро обтерев махровым полотенцем, натянул на нее свою чистую футболку и уложил в кровать, на этот раз укладываясь следом. Дабы предупредить ее новый побег, лег на ее половину, зажав Ростовцеву между баррикадами из подушек и собой. За все свои героические моменты выдержки позволил себе единственную слабость на сегодня — обнял.

Ее тело в моих руках ощущалось так хорошо и до одури правильно, что впервые с момента прилета в Сочи я отрубился. И проспал, не пошевельнув и мизинцем до самого утра.

Глава 27. Вот вам и доброе, мать его, утро!

Стеф

За всю свою жизнь мне «посчастливилось» болеть с похмелья лишь дважды. Первый раз — после вечеринки в честь своего совершеннолетия. Второй… сегодня. Почти что исторический момент! Который я была бы и рада прочувствовать полной грудью, если бы могла чувствовать в этот момент хоть что-то, кроме тошноты и «вертолетов», что кружили на кровати даже с закрытыми глазами.

Пробуждение вообще было тяжелым. Виски крутило, как шурупы отверткой, на языке стоял горький привкус рома, а в глотку будто насыпали КАМАЗ песка. Засуха мучила страшная! Даже губы пересохли и, по ощущениям, потрескались.

Медленно приходя в себя, я с трудом разлепляю свинцовые веки. Солнечный свет больно бьет по радужке, глаза начинает щипать. Стараясь не делать резких движений, поворачиваю голову в сторону прикроватной тумбы — стрелки на часах стоят на десяти. Уф! Какое счастье, что сегодня официальный выходной. Можно весь день без зазрений совести провести в позе трупа, медленно умирая от жажды и голода.

Я реально нереально сильно хочу есть и пить! Но сил встать нет. Никаких. Поэтому я снова утопаю затылком в мягкой подушке, и зажмуриваюсь, напрягая извилины.

Так, что я помню? Что было вчера?

Пару минут изо всех сил третируя мозг, сдаюсь. С ужасом понимаю, что не помню ни черта с того самого момента, как переступила порог номера и поперлась в бар. И вообще, в баре ли я была? Если да, то с кем? Одна? Сколько выпила? Судя по похмелью, знатно я опустошила их запасы! А как я попала в номер? Сама вернулась, на своих двоих или…

Че-е-ерт!

Надеюсь, у меня не было секса с первым встречным?! И не с первым тоже?!

Проклятье…

Я резво сажусь на постели и сдергиваю с себя одеяло. Первое, что подмечаю — я в футболке. И это хорошо. Белая, длинная, брендовая, очень похожа на Сережину. А вот то, что кроме футболки на мне больше ничего нет, — это скверно. Очень!

Мы же…

С ним же…

Я же не настолько впала вчера в отчаяние, что трахнула Нагорного?!

Оглядываю кровать — нет, все хорошо, эта крепость не пала, баррикады на месте. Почему я в тот момент не подумала о других горизонтальных и вертикальных поверхностях, что потенциально могли бы быть траходромами, не спрашивайте. Чудо, что у меня в принципе получалось в это утро думать.

Окей, секса с Нагорным не состоялось. А не с ним? Ерзаю на постели и зачем-то ощупываю свое тело. Шею, грудь и попу.

Ну что за бред, Стеф?! Как будто секс по пьяни мог оставить на коже клеймо!

Если и мог, то не оставил. На ощупь все в порядке: руки и ноги на месте. Между ними все тоже… спокойно. Не печет и не горит — не похоже, что было «вторжение». Правда, попа почему-то болит.

Извернувшись на кровати буквой «зю», разглядываю на правой ягодице приличный синяк. Давлю, шиплю, бо-о-ольно! Господи, что я вчера с ней делала? Где я на нее так смачно шлепнулась? Может быть, частичная амнезия — это не наказание, а благословение? И мне вовсе не стоит вспоминать прошедшую ночь?

Ответить себе хотя бы на один из вопросов не успеваю. На глаза попадается графин с водой, стакан и таблетка аспирина, заботливо оставленная кем-то на тумбочке с моей стороны кровати.

Боже, человек, кем бы ты ни был, я тебя люблю и клянусь в твою честь назвать своего первенца!

Если он у меня однажды появится, разумеется. А то, судя по скотскому поступку Федора, с которым я вчера окончательно «завязала», брак и счастливые хлопоты материнства в ближайшее время мне не светят.

Щедро плеснув воды из графина, я разжевываю и запиваю таблетку, одним махом вылакав воду в стакане. Тянусь снова за графином, планируя дальше пить прямо с горла, как по ушам бьет бархатный смешок:

— Доброе утро, Карамелька.

Я оборачиваюсь. Сережа стоит в дверях, ведущих на террасу. В одних светлых шортах, низко сидящих на бедрах, с телефоном в руке, подпирает плечом косяк. Его русые кудри влажные и сексуально растрепанные, а на щеках отросшая щетина. Длиннее и гуще, чем обычно. Будто сегодня утром он забыл побриться. И это ему чертовски идет!

— Если это издевка, то прости, я не в состоянии достойно ответить, — бурчу, обнимая и