Клянусь, я твой (СИ) - Эндри Полина

— Ким!

Дверь открывается и в проходе показывается моя мама. А глаза не её. Я впервые за пять лет вижу её настолько растерянной и испуганной, моя мама, бледная, как смерть, она никогда ещё не смотрела на меня так. Я чувствую резкую пульсацию паники в области сердца.

— Мам?

— Ким, — в её лёгких вдруг резко кончается воздух, как у рыбы, попавшей на берег, и голос даёт осечку. — Ты.., — она прикладывает руку ко лбу и закрывает глаза, чтобы не смотреть на меня. — Боже.

Мои ноги не могут сдвинуться с места. Я впервые слышу, чтобы она так заикалась. Признаться, в первую секунду меня не столько удивил тот факт, что мама здесь, в доме Кейна — это пока не дошло до меня в полной мере, — сколько тот сковывающий ужасающим оцепенением тон, которым мама произнесла эту фразу. Как будто она никак не может оправиться от того, что случилось. А значит, случилось что-то поистине ужасающее и шокирующее.

Боже.

Я закрываю глаза. Стараюсь держаться стойко, хотя внутри у меня все нервы натянуты до предела. В моей груди будто чья-то рука включила гнев на быстрый огонь, хотя я чувствую, что вот-вот готова потерять сознание. Внутри меня волны гнева набирают силу и с грохотом вливаются в вены. Я решительно открываю глаза и смотрю на маму, чувствуя, как по моимвенам льётся горячий бульон.

— Где он? — спрашиваю стальным голосом.

Она предупреждающе поднимает вторую руку, обрубая мой вопрос, и мотает головой:

— Просто иди за мной, Ким. Ты должна это видеть.

Мама хватает меня за руку своими до ужаса холодными пальцами и ведёт за собой. Мое сердце выскакивает из груди, я резко набираю воздух, а затем вырываюсь и опережаю маму, делая несколько порывистых шагов вперёд, готовая вылить на отца буйную тираду. И замираю на пороге, поражаясь своей собственной внезапной неестественной неподвижности.

73

—Папа??

Я так и чувствую, как с моего лица сходят все краски. Дыхание перехватило, в горле образовался гигантский ком. Я стою столбом пару секунд, не в силах пошевелить ни одной частью тела.

—Кейн??

Кажется, мое сердце в грудной клетке разбухло до размеров гигантского кита. А они сидят… за барной стойкой с одной бутылкой виски на двоих, стоящей по центру. Меня поражает то спокойствие, с каким папа поднимает на меня взгляд, то как он до простого буднично сидит за одним столом с Кейном. Как будто это был кто-то из его близких родственников, друг семьи или хороший знакомый, сосед через дорогу…Как будто это не они каких-то пару часов назад чуть не поубивали друг друга.

— Ч-что это значит? — теперь уже я начинаю не на шутку заикаться. — Вы… Вы что, помирились?

Мой голос полон самого глубокого шока и неверия. Потому что сама же не верю в то, что вижу, в робкую надежду на то, что моё нескромное предположение оправдается. Кейн не шевелится, он смотрит на меня неотрывно; глубина его глаз убивает меня чувством чего-то настолько близкого и родного, что, кажется, тянется откуда-то из других жизней. Кейн с нежностью мне улыбается. Его вытянутая ко мне ладонь сопровождается тихим шёпотом:

— Ну же, иди сюда, детка.

А я по прежнему не могу сдвинуться с места.

— Нет, вы… Не может быть… Галлюцинация… Проснуться… Боже.

Наверное, я и вправду сплю, раз это происходит на самом деле. Иначе что ещё могло случиться, чтобы отец с Кейном мирно сосуществовали в одном помещении? Я чувствую, как на мое плечо сзади ложится чья-то рука.

— Да, дорогая, они помирились, — мамин голос постепенно отходит от оцепенения, а вот я все не могу. — После того, как разнесли в щепки полдома и сломали другу другу парочку ребер.

Ком в горле набухает до размеров тыквы. Я вижу, что их драка не прошла даром. Оба разукрашенные и измученные поединком. Я представить боюсь, сколько они играли в эту игру на выживание, пока кто-то из них первый благоразумно не предложил перемирие. Или как они к этому пришли, ума не приложу. Из моей груди вырывается вздох, разбавляя этот сплошной сгусток молчания. Делаю первый шаг навстречу и останавливаюсь, до крови прикусив губу, чтобы не дрожала нижняя челюсть. Качаю головой. Ещё шаг.Пальцы трясутся как в лихорадке. Шаг, другой. Рваный вдох.

— Ким…

Я в мгновение пересекаю кухню и приближаюсь к отцу, обнимаю его. А он обнимает в ответ. В моей жизни было немного случаев, когда от счастья хотелось и смеяться, и плакать, но сейчас — как раз один из таких. Вытерев слёзы, я с вызовом смотрю то на папу, то на Кейна:

— Вы же напугали меня до чёртиков со своей дракой! Знаете, что я пережила, когда услышала, что вы тут чуть не поубивали друг друга! Вы просто глупые, неотёсанные бараны!

Высказавшись, резко всхлипываю со слезами в глазах, аонулыбается.

— Любимая…

Ласковый, сожалеющий голос Кейна проникает глубоко в мои ушные извилины. Я понимаю, что он пьян. Понимаю. И все равно рассыпаюсь. Он тянет меня к себе и подсаживает на колени. Да, я все ещё зла на него, да, обижаюсь и вообще пока не простила, но не сопротивляюсь. А вот папа мой очевидно не разделил моего мнения.

— Эй, ты руки свои при себе держи. Я хоть и дал разрешение, но не настолько же.

— Всё понял, — Кейн целует мою ладонь и уверено ставит меня на ноги с самодовольной улыбкой. — Займёмся разрыванием этой блузки после того, как твои родители уедут.

Папа демонстративно фыркает куда-то в сторону, а мама издает полувсхлип-полувздох.

— Нет, ну ты посмотри на него. Заделал ребенка моей дочке и ходит тут весь из себя. Нормальный мужик уже бы давно что-то решил, а не ходил вокруг да около. Совсем обнаглел!

— А это вообще не проблема, мистер Уильямс, — до простого обыденно разводит руками Кейн. — Я готов жениться на Ким хоть завтра, но боюсь, мне нужно получить для этого ее согласие.

— Так возьми и женись!

— Эй, я вообще-то здесь стою!

Они оба обращают на меня внимание.

— Ким, прости, — на лице Кейна разъезжается до невозможного ласковая улыбка. Потянувшись, он заключает мою ладонь, мягко целуя, в глазах его стоит искренняя вина. — Ну прости. Милая, я правда не хотел, чтобы так получилось. Поверь, я очень сожалею, что заставил тебя нервничать и… Тебе нехорошо? — голос Кейна мгновенно меняется, напрягаясь.

— Кажется… Кажется, здесь слишком жарко… Воздух… Открыть окно.

— Ким, — глаза Кейна тревожно расширяются, кажется, он моментально трезвеет, но как ни пытаюсь, я больше ничего не могу уловить. Перед глазами всё плывет, почему-то очертания резко расплываются…

— Ким!

Кейн зовёт меня, но его голос вдруг слышится так далеко, словно из-под скафандра. Я пытаюсь сказать слово, но не могу открыть рта. Моё сознание ускользает от меня, и тут на меня обрушивается непомерная волна спокойствия. Резкий прерывистый вздох и теплые руки, спасающие от падения, — последнее, что я ощущаю. А потом… Да. Меня забирает чернота.

74

Дождь, постепенно стихая, уступает место лучам солнца, распускающимися по большому окну в пол, словно ранние цветы. Когда я возвращаюсь в комнату, Ким сидит на кровати в моей белой рубашке; обняв себя одной рукой под коленками, она смотрит на дождливый пейзаж за окном, — на то, как стремительно высыхают от выглянувшего солнца на стекле стихающие капли дождя, и медленно попивает кофе. Не могу сдержать улыбку, когда подхожу ближе. Одна моя рука мягко ложится ей на спину, другая — на пояс, я наклоняюсь и легонько целую её в лоб.

— Как ты? — шепчу я.

— В порядке.

Я заглядываю в ее кроткие глаза, вижу на губах лёгкую полуулыбку и понимаю, что Ким говорит правду. Резко выдохнув, забираю у нее чашку и ставлю на тумбочку, быстрым движением взъерошив волосы. Ким ничуть не возражает; изящно поднявшись с кровати (я уже говорил, как ей идут мои рубашки?), она останавливается у окна и обнимает себя, наблюдая за последними бьющимися каплями, умирающими под теплыми лучами солнышка.

Я закусываю губу, метнув взгляд к тумбочке, пока Ким не видит, потому что стоит ко мне спиной. Беззвучно лезу в один из ящиков и подхожу сзади, шумно выдыхая.