Татьяна Веденская - Траектория птицы счастья

Вскоре после этого в квартире началась суета, неизбежно сопровождающая человеческую смерть. Ведь как ни крути, а чтобы человека стереть из числа живых достойным образом, требуется переделать кучу дел, решиться массу чисто технических вопросов. Где хоронить, когда, в каком гробу. Какие для этого нужны документы. Я много раз сталкивалась со смертью по роду работы, но ни разу не занималась похоронами. Ибо мое участие заканчивалось подписанием бланка констатации смерти. Теперь же мне пришлось бежать в похоронное бюро, договариваться с церковью на Соколе об отпевании, которое, я знала, Полина Ильинична очень бы одобрила.

– Зачем ее отпевать, она же была коммунисткой? – недоуменно ворчала одна из двух ее пассий – племяшек.

– Она в последнее время часто говорила, что чувствует, Бог есть. Она бы хотела, чтобы ее отпели, я это знаю. Мы обязаны…

– Ладно-ладно, – поднимали они руки. Что угодно, только оставьте нас в покое. Дайте нам достойно рыдать, пока вы договоритесь обо всем и решите, чем за это платить. А мы пока покопаемся в ее закромах, поищем письма, украшения, дорогие вещи. Меня передергивало, как быстро они распечатали Полиночкины шкафы и тумбочки. Но что поделаешь – единственные родственницы. Я очень порадовалась, что моя старушка предусмотрительно оставила деньги на похороны, а участок на кладбище уже давно, оказывается, был ею выкуплен. Она явно не надеялась на этих двух клуш. И, в общем, правильно.

Похороны, в соответствии с традициями, состоялись на третий день после смерти Полины Ильиничны. Пришло не очень много народу. Племянницы демонстративно рыдали и принимали соболезнования. Меня они всем представляли, как хорошую знакомую покойной. Вот кто я – хорошая знакомая. Причем для всех. И для Мити тоже. Если что, он скажет – это Маня, моя хорошая знакомая. Мое сердце разваливалось на куски, когда аккуратный недорогой гроб опускался в глубокую угрюмую яму, вокруг которой сколько хватало взгляда, тоже стояли кресты, надгробия и памятники. Почему человек смертен? Отчего бы нам не жить вечно? Может, все это из-за того, что мы сами не сможем справиться с этой вечностью и будем бесконечно хныкать и проклинать судьбу за то, что предела нет. Человек ничему не может быть благодарен. Я неумолимо влетала в депрессию. И на поминках, на которых после первых рюмок за упокой новопреставленной рабы Божьей Полины, потекли неспешные разговоры о курсе валют, о политике нашего президента, крепкой рукой ведущего страну в счастливое капиталистическое будущее, мне стало тошно. Да так, что я ушла на улицу и долго сидела на лавочке, вспоминая, как Полина Ильинична боялась, что меня переманят другие старушки во дворе. Глупая! Да разве я была нужна кому-то кроме нее.

– Где ты была? – спросила племянница, когда через несколько часов я вернулась обратно. – Мы тебя везде искали.

– Я пошла подышать воздухом, – отвернулась от нее я.

– Помоги нам убрать посуду! – безапелляционным тоном приказала мне она. Я кивнула. Посуду так посуду. Все равно мир вокруг уже никогда не будет прежним. Я терла губкой тарелки, и безо всяких мыслей смотрела, как стекает по моим пальцам мыльная вода.

– Послушай. Маша, – несколько смущенно начала племянница.

– Да?

– Я, конечно, понимаю, что все случилось внезапно. И что ты тоже переживаешь…

– Да, – я снова кивнула. Хотя, объективности ради, кажется, я была единственной на этих поминках, кто действительно переживал из-за смерти Полины Ильиничны. Так что к чему это «тоже»?

– Просто ты и сама понимаешь, что теперь в твоих услугах тут не нуждаются, – высказалась, наконец, она. Я вздрогнула. Может, это и неправильно, но я была настолько потрясена потерей бабушки, что еще не успела задуматься, как это отразится именно на мне. Однако видимо, остальные все уже успели продумать. И что, я должна домыть посуду и исчезнуть, как привидение, с восходом солнца?

– В смысле?

– Не думай, я тебя не выгоняю, конечно, – пространно пояснила она. Хотя, кажется, происходило именно это. Что ж, она имела право.

– Отлично. И сколько у меня есть времени?

– Ну, вот будет девятый день, а потом…

– Девятый? – я чуть не поперхнулась чаем. Неужели она выставит меня через шесть дней? И куда я денусь?

– Понимаешь, я дала бы тебе больше времени, но мы очень нуждаемся в деньгах. Так что мы уже договорились, эту квартиру снимет один мой знакомый, – торопливо объясняла мне она.

– Не надо. Я все поняла, – сцепила зубы я. – Через девять дней меня здесь не будет.

– Правда? – образованно улыбнулась она. Мне стало вдруг так противно, что я коротко кивнула и вышла из кухни. Слез не осталось, только тупая тоска и желание забиться под одеяло. Конечно, это очень красиво, что я так сказала. Мол, через девять дней меня здесь не будет. Но куда я и в самом деле теперь денусь? Как же так получается, что после стольких лет усилий и труда вдруг самым ужасным образом сбывается мой самый страшный кошмар. Я одинока, бедна, никому не нужна, даже Мите, для которого это просто «длительные отношения», и мне негде жить. Последнее – самое страшное, что только может быть. Потому что можно пережить все, что угодно, если у тебя за спиной есть надежный любимый дом, а в кармане лежат ключи от него. Я чувствовала себя песчинкой на ветру, судьба которой бесполезно носиться по огромной безжизненной пустыне с тем, чтобы однажды сгинуть посреди барханов. Наверное, есть на свете люди, для которых в жизни отведены только страдания и боль. Что бы они не делали, как не старались, счастье улыбается другим. А мне осталось только покорно собрать чемоданы и отправиться куда глаза глядят. Снова, во второй раз. И хотя вокруг меня не было боевиков с автоматами, а также никто не отбирал у меня немудреные пожитки, мне было еще хуже, чем тогда, на границе около Буденовска. Тогда впереди была вся жизнь, а рядом был сильный и надежный Дима. Теперь мне было тридцать шесть, рядом не было никого, кроме едкой племянницы, которую волновало только одно – чтобы я не забрала с собой чего-нибудь ценного.

– Ну, посидим на дорожку? – любезно, но очень фальшиво предложила она.

– Что-то не хочется, – огрызнулась я.

– Как знаешь, – племянница окинула меня с головы до ног презрительным взглядом. Она измеряла людей их жизненным благосостоянием, и я в ее глазах не стоила ничего.

– Вы хоть иногда на могилу к бабушке ходите, – попросила я.

– Без тебя обойдемся, – отрезала она, и нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, пока я вытаскивала за собой чемоданы.

– Всего хорошего.

– И тебе не кашлять, – наконец-то она радостно захлопнула за мной дверь. Я так и видела, как она, еле сдерживая нетерпение, ходит по комнатам, открывает шкафы, перекладывает вещи, купаясь в удовольствии. Мое! Наконец-то это все мое! Сколько можно было ждать, пока эта старая карга, наконец, сыграет в ящик! Может быть, именно поэтому моя Полиночка так не любила эту парочку? За их непробиваемую тупость, с которой они пожирают все материальные блага, уверенные, что достойны всего, до чего только смогут дотянуться. Если так, мне остается только пожалеть их. Хоть это и странно, ибо если кто и заслуживал жалости, то это я. Снова я держала путь на Курскую, снова меня цепко приняла в свои объятия моя старая коммуналка. Тамара с мужем покидала Москву. Они решились-таки вернуться в родной город, чтобы попытаться вернуть все то, отчего они когда-то сбежали из-за войны. Так что мне любезно пересдали их комнату. Получается, что все всегда возвращается на круги своя.