Здесь умирает надежда (ЛП) - Малком Энн

— Конечно, я принимала противозачаточные, — сказала я ей. — Со всем этим сексом? Ты с Джеем должна сразу по три вида принимать. — Это была своего рода шутка, но с этими мужчинами серьезно никогда не знаешь наверняка.

— Подождите, — вмешалась Ясмин, прежде чем Стелла успела ответить. — Ты любишь его?

Ах да, это. Я не сказала девочкам, что люблю Карсона.

Но они знали меня, они должны были догадаться хотя бы об этом.

— Да, я люблю его. Конечно, я люблю его. Вы видели этого человека?

Все официально познакомились с ним на вечеринке, которую я устроила, но я злилась на него, так что первое впечатление было не очень хорошим. С тех пор я пригласила каждую из них на ужин к нам, Карсон готовил и устраивал им экскурсию по своим книжным полкам.

Он легко очаровывал их.

— Он единственный, кто может противостоять мне, не дрогнув, — продолжила я. — Он трахается, как жеребец, с ним никогда не бывает скучно, и у него есть все эти восхитительные и темные уголки, которые можно исследовать.

Я нахмурилась, думая обо всем, что только что сказала.

— Что со мной стало? — Я нахмурилась. Я забеременела и влюбилась до тридцати лет. Это не то, чего я хотела от своей жизни. Я должна быть эксцентричной, богатой тетей для ваших спиногрызов, покупать им выпивку и спать с их друзьями. — Я уставилась на коктейли перед нами. — А я даже пить не могу!

Теперь я действительно волновалась.

— Не волнуйся, я выпью за тебя, — быстро предложила Стелла.

Я улыбнулась, но отмахнулась от нее.

— Детка, все будет хорошо, — сказала Ясмин, потянувшись, чтобы сжать мою руку. — Ты будешь крутой мамой, не похожей ни на кого другого. Ты отправишься на «Burning Man» с ребенком, привязанным к груди. Будешь устанавливать свои собственные правила. Ты будешь великолепна. Обещаю.

Я прищурилась, глядя на нее, но слова дошли до меня, и я немного расслабилась.

— Да, — согласилась я. — Да, я буду великолепна.

— За Рен и ее потомство, — весело провозгласила Зои.

Они все чокнулись бокалами, пока я сидела, нахмурившись. Пока я не подумала о том, что будет. Что мы с Карсоном можем сделать, как семья. Что мы можем создать. Тогда я начала чувствовать надежду. Счастье. Абсолютно ничего не зная о том, что меня ожидает.

Карсон, конечно же, должен был прийти на мой первый прием к врачу. Несмотря на то, что в шесть недель смотреть почти не на что, и все, что сделает доктор, — это пошариться у меня во влагалище и скажет не пить коктейли.

Карсон, что неудивительно, меня не послушал. Он просто сказал:

— Я за рулем.

Например, теперь, когда я беременна, я не могла водить машину. С другой стороны, до этого он тоже не давал мне сесть за руль. Продолжал бормотать, что у него нет «желания умереть», хотя я напомнила ему, что у меня есть права на тяжелое транспортное средство, и я проехала на старом ржавом пикапе через Атласские горы без единой царапины.

Я не пыталась спорить с ним о вождении или о докторе. Я слишком устала. Это был мой главный и самый раздражающий симптом. А еще утренняя тошнота, но огромная миска картофельного пюре Карсона приводила меня в порядок.

Усталость, однако… убивала меня. Я спала в три часа дня. Засыпала на очень важном и серьезном заседании правления одной из моих благотворительных организаций. И я крепко засыпала в ту секунду, когда мы с Карсоном заканчивали заниматься сексом. Мертвым сном. Иногда еще до того, как он выходил из меня. И смеялся над этим.

У меня было всего шесть недель, так что смотреть особо не на что, но они все равно сделали УЗИ. Карсон держал меня за руку, пока мы смотрели на крошечный арахис. И когда мы наблюдали за мерцанием сердцебиения.

Мое собственное сердце затрепетало, увидев его там. Уже живое существо.

Наше.

Карсон пристально смотрел на него, крепко сжимая мою руку. Я никогда не видела его таким… очарованным. Из-за маленького мерцающего ореха на экране.

Как только мы закончили, сели поговорить с врачом.

— Хорошо, давайте пройдемся по основам, — сказала женщина, откладывая карту. — Ты можешь выпить кофе. Однако я бы придерживалась одной чашки в день. Кроме того, любые блюда безопасны до тех пор, пока ты их разогреваешь. И никаких роллов.

— Конечно, — ответила я, серьезно кивая.

Я почувствовала на себе пристальный взгляд Карсона.

— Вчера ты ела суши на обед, — обвинил он.

Я резко повернула к нему голову.

— Стукач.

Доктор добродушно улыбнулась нам.

— Сильно не волнуйтесь, папа. Женщины созданы для этого. — Она снова взглянула на таблицу. — Увидимся на двенадцатой неделе.

Я почти ничего не слышала из того, что она говорила. Я была сосредоточена на том, как она назвала Карсона.

Папа.

Такой титул не должен подходить этому человеку. С такими мускулами, линией подбородка, угрожающим видом.

Но ничто не подходило ему больше.

Она оставила нас одних в кабинете, чтобы я снова оделась.

Карсон наблюдал за мной, и я остановилась, надевая ботинки.

— Рен? — спросил он, слишком хорошо зная меня и все мои тонкости.

— Мне страшно, — прошептала я, потирая свой плоский живот и глядя в глаза любимого мужчины.

— И это нормально, — ответил он. — Я прожил то, что многие люди назвали бы жестокой и смертельно опасной жизнью, но ничто так не пугает меня сильнее, чем это. — Его глаза были прикованы к моему плоскому животу. Но страха, о котором он говорил, не было. Только удивление. И любовь.

У меня защипало в глазах, и я проклинала гормоны, бурлящие в моем теле, за то, что мне хотелось разрыдаться по любому поводу.

— Быть родителем, — продолжил он. — Быть ответственным за маленькую, чистую, уязвимую вещь — это очень волнительно. Нужно найти способ привить ценности, которым меня не учили и которыми я, черт возьми, точно не обладаю. Не говоря уже о подгузниках.

Он вздрогнул. Мой крутой, злодейский мужчина на самом деле содрогнулся.

Я хихикнула, несмотря на мысли, которые все еще терзали меня изнутри. Несмотря на воспоминания, которые я похоронила с тех пор, как увидела эти две полоски на тесте.

— Я не боюсь быть родителем, — сказала я. — Ну, не совсем. Я уверена, что мы кое-что испортим. Даже много чего. Но мы будем любить эту маленькую козявку всем сердцем, и я думаю, что это самое главное. — Мои глаза встретились с его. — Я почувствовала, каково это — быть любимой тобой, и думаю, что наш ребенок уже самый счастливый. — Мой голос дрожал, а глаза увлажнились слезами.

Взгляд Карсона смягчился, и выражение его лица растаяло.

Человек, который был сделан из железа и стали для всех остальных, растаял для меня.

Для меня и нашего ребенка.

Страх сжал мое сердце, все сильнее с каждым ударом.

И Карсон заметил. Он слегка наклонил голову.

— Тогда чего ты боишься, дорогая? — спросил он невероятно мягким тоном.

— Это, — прошептала я. — Ты… мы… это самое невероятное, что я когда-либо чувствовала. Единственная реальная вещь, которую я когда-либо чувствовала. И любовь не должна быть такой… легкой. Должна быть борьба. Боль. А у нас этого не было. Я боюсь, что невозможно любить без боли.

Я прикусила губу, когда слова повисли в воздухе. Мой разум угрожал отправиться в ту коробку, которую я заперла и отодвинула подальше, выпуская всех призраков.

Карсон предотвратил это.

— Прекрати это дерьмо сейчас же, — потребовал он. — Ты Рен Уитни. Ты не думаешь о разрушении. Ты не такая. — Он потянулся к моей руке. — Я такой. Я прожил жизнь, полную боли. Крови. Кошмаров. Во мне не было надежды. Но я нашел ее, когда впервые посмотрел в твои глаза. Нашел еще больше, когда ты набила мое имя на своей коже. И сегодня, услышав сердцебиение нашего ребенка, я снова почувствовал это. Ты дала это мне. Не смей отнимать это у себя.

Вот и все. Это момент, когда я должна была сказать ему одну вещь, которую скрывала от него. От всех. Пришло время отпереть коробку, чтобы она перестала дребезжать, чтобы она перестала преследовать меня. Перестала будить меня посреди ночи с неотвратимым чувством страха.