Джулиана Маклейн - Цвет небес

— После операции, — пояснила она, — Питер постоянно находился рядом со мной. Он не вынуждал меня вернуться к нему, а просто успокаивал, подставлял дружеское плечо. Он знал, как я относилась к Мэтту. Мог не совсем понимать глубину моих чувств, но знал, насколько они искренны. Было нелегко, но после Рождества я вернулась в Уэллсли: намеревалась окончить год и получить диплом. Но когда в январе начались занятия, меня стало тошнить по утрам, и я сразу же поняла, что беременна.

Она сделала ещё один глоток и подняла на меня грустные глаза.

— На дворе были шестидесятые, — напомнила она. — Нравы были не те, что сейчас, и я училась в Уэллсли. Я не знала, что скажут учителя и родители. Я чувствовала себя сломленной и так скучала по Мэтту, что порой мне хотелось свернуться клубочком и умереть, — она помолчала. — В то же время меня переполняла радость, что я ношу его ребенка. Тебя. Ты была всем, что осталось мне от него, и собиралась сделать всё, что в моих силах, чтобы сохранить тебе жизнь.

Я нахмурилась.

— Всё, что в твоих силах… Папа вообще в курсе? Знал ли он, во что ввязывался? Что ты уже носила ребенка Мэтта? Меня?

Мне было тяжело понять это до конца.

— Конечно, знал, — подтвердила она. — Именно он предложил пожениться. Я сначала не хотела. Просто не могла думать о том, что выйду замуж не за Мэтта. В моем сердце он уже был моим мужем, а я — его женой. Я продолжала любить его, но также знала, что не смогу заботиться о тебе самостоятельно. Родители заставили бы меня сохранить всё в тайне и после родов отдать тебя на удочерение, чтобы я смогла закончить колледж. Питер понимал, что я чувствую. Он знал, что я никогда тебя не брошу. Он долго уговаривал, почти умолял меня выйти за него, и обещал, что будет любить тебя как собственную дочь. И он сдержал свое обещание, Софи. Он был хорошим мужем и отцом. Любил тебя, потому что ты была частичкой меня, и, Бог свидетель, он любил меня больше, чем я того заслуживала. Он остался мне лучшим другом, и я не знаю, как бы выжила, не будь его рядом.

Она подняла рюмку и допила бренди.

— Тогда почему ты его оставила? — спросила я, ощутив вспышку гнева в груди. — Он не хотел, чтобы ты уходила. Я слышала, как вы спорили перед твоим отъездом, но ты села на самолет и больше никогда не вернулась. Ты бросила нас. Бросила меня. Как ты могла? После всего, что ты мне только что поведала, как ты смогла уйти от меня? И от папы? Он дал тебе всё!

Она откинулась на спинку стула и кивнула.

— Да, это так. И я рада, что ты теперь понимаешь это, знаешь, каким был и до сих пор остался твой отец. Вы никогда не были близки, и я об этом знала, но ты не знала всей истории. Если твой отец и вел себя по отношению к тебе отстраненно, то лишь потому, что ты служила ему живым напоминанием о том, что для меня он никогда не был тем, кем хотел бы быть. Он всегда знал, что больше всего я люблю Мэтта, а затем — тебя. Когда родилась Джен, он изменился. Она была нашим общим ребенком, и к тому времени мы начали жить полноценной семейной жизнью. — Она наклонилась вперед. — Это часть того, что тебе нужно сегодня здесь понять. В конце концов, время лечит раны. Могут остаться шрамы, но жизнь продолжается. Я любила Джен и твоего отца. И всегда буду любить. Он был моим героем, никогда не позволял мне падать духом, никогда меня не разочаровывал, ни разу, и я всегда буду ему благодарна.

Я сузила глаза:

— Но ты не ответила на мой вопрос. Скорее я ещё больше запуталась. Так почему ты бросила нас?

Она встала:

— Думаю, ты уже знаешь ответ на свой вопрос, Софи. Ты всегда его знала, но была в замешательстве, придя сюда. Не понимала, где ты, и что с тобой происходит.

Зрение затуманилось. Я не могла отчетливо видеть ни её, ни обстановку.

Я услышала скрип лестницы и почувствовала невыносимое желание расплакаться.

— Здесь есть кто-то ещё?

Мама кивнула:

— Да.

Я медленно повернулась и поняла, что смотрю на свою дочь Меган, неподвижно стоящую в дверях. Она встревожено нахмурила брови и заговорила с оттенком злости:

— Мне здесь хорошо, мамочка. Я же тебе говорила. Бабушка хорошо заботится обо мне. А тебе нужно возвращаться. Иди. Иди. — Она направилась ко мне, словно собираясь толкнуть. Она злилась на меня.

Я развернулась лицом к маме:

— Я мертва?

— Пока нет, — ответила она. — Ещё есть время, но ты должна захотеть жить.

Внезапно я полетела по узкому темному тоннелю. Стены были расписаны неясными граффити, а скорость и незнакомое место пугали меня.

Неужели это тоннель метро?

Где я?

Глаза распахнулись, и я заморгала, увидев яркое голубое безоблачное небо. Стоял чудесный день.

Неужели это рай? Как долго я летела? Мертва ли я сейчас?

Я приложила руку к груди и помассировала больное место. Прошлась пальцами по ребрам, пытаясь определить, где болит, а потом осторожно села.

Оглядываясь вокруг, я поняла, что сижу на кладбище. На надгробии рядом со мной было написано:

Кора Макинтош

Любимая жена и мать.

12 сентября 1948 — 17 ноября 1984

Образы с похорон мамы как вспышки света пронеслись в моей голове, а вместе с ними волнующие кадры авиакатастрофы, которые мы смотрели по телевизору.

Моя мама мертва. Она не принимала решения оставить нас. Я ошибалась, обвиняя её. Она не собиралась умирать.

Я поднялась на колени и провела пальцами по выбитым в камне буквам и цифрам.

«12 сентября 1948 — 17 ноября 1984».

Почему я никогда не думала о ней, не говорила о ней? Почему отодвинула эти воспоминания?

— Прости, мама, — прошептала я, касаясь её имени. А потом мне на плечо легла рука, и я поняла, что нахожусь здесь не одна.

Ошеломленная и обескураженная, я повернулась. Подняла руку, чтобы прикрыть глаза от яркого солнца.

— Привет, Софи, — поздоровался мужчина. Он был очень красив. — Думаю, ты потерялась. Позволь тебе помочь.

Он взял меня под руки и помог встать.

Глава 50

Стоя у могилы матери, я смотрела в глаза цвета океана в ясный день. В них было нечто знакомое. Меня словно околдовали.

— Кто вы? — спросила я, но откуда-то уже знала ответ на свой вопрос. Этот человек — мой отец.

Он улыбнулся, и я сразу же поняла, почему мама влюбилась в него, и почему им было суждено стать парой. Я осознала это больше, чем любое чувство в собственной жизни, кроме любви к Меган в день её рождения. Та любовь возникла точно так же мгновенно.

— Вы Мэтт, — констатировала я, протягивая ему руку.

Он пожал её.

— А ты — Софи.