Черные Шипы - Рина Кент

Его прикосновения стали более твердыми и непримиримыми.

Контроль сочится из каждого его движения, превращая меня в комок съежившихся нервов.

Мысль о том, что он делан это с кем-то еще, вскипает кислотой у меня в животе. Это пробуждает ту тревожную, резкую часть меня, которую, как я думала, оставила в Блэквуде.

Не то чтобы я имела право ревновать.

В любом случае, мне нужно выбраться отсюда, чтобы я могла взять себя в руки — или то, что от меня осталось — вместе.

Я пытаюсь встать, когда тяжелые шаги Себастьяна эхом отдаются вокруг меня. Я замираю, задерживая свое прерывистое дыхание. Так трудно дышать, когда он рядом, и я ловлю себя на том, что считаю каждый вдох и выдох.

Ослепительный белый свет заливает комнату. Я так привыкла к темноте, что яркий свет ударил по моим липким векам.

Мои глаза медленно расширяются, когда я узнаю Себастьяна. Я и раньше знала, что он был голым, но чувствовать это и видеть — совершенно разные вещи.

Он прислонился к стене, скрестив свои сильные руки на груди и скрестив ноги в лодыжках. Две татуированные линии — единственная брешь в его идеальном прессе, и они выглядят так эстетично.

Несмотря на то, что он бросил футбол, он не сильно похудел. Теперь он мускулистый и худощавый, что соответствует мужчине, в которого он вырос.

Я пытаюсь не пялиться на его член, но это невозможно, учитывая то, как я все еще чувствую его воздействие внутри себя.

Он длинный и толстый, даже в полувозбужденом состоянии, и я не могу сдержать дрожь, которая пробегает по мне, когда я думаю об удовольствии и боли, которые может принести мне эта часть его анатомии.

Светлые глаза Себастьяна фиксируются на мне, уставившись на мое тело так же, как я наблюдаю за его.

Именно тогда я понимаю, что сижу голая на полу. Я хватаюсь за свое платье. Или то, что от него осталось. Обрывки материи едва прикрывают мою наготу, несмотря на мои попытки свернуться калачиком.

— Нет ничего такого, чего бы я не видел раньше, — говорит он так небрежно, его голос обретает ту холодную нотку, которую он использовал с тех пор, как мы воссоединились.

Моя грудь сжимается, но я игнорирую это, прижимая к ней кусок своего платья. — Я выполнила свою часть сделки. А теперь ты должен исполнить свою.

— А что это может быть?

— Ты сказал, что будешь держаться подальше от Акиры, если я появлюсь по указанному тобой адресу.

— Я сказал, что подумаю об этом. Кроме того, дата, о которой мы договорились, была вчера, а не сегодня.

— Что ты хочешь сказать?

— Именно то, о чем ты думаешь, — жестокая ухмылка кривит его губы. — Все это было напрасно.

Я вскакиваю, позволяя испорченному платью упасть на землю, и подхожу к нему. — Ты не можешь этого сделать!

— Только что сделал.

— Себастьян, не испытывай меня, или я клянусь…

— Что? Что ты будешь делать, Наоми? — его глаза горят, когда он опускает их на мои покрытые синяками соски. — Неразумно угрожать мне, когда твои сиськи соблазняют меня чем-то совершенно другим.

Мое либидо снова пробуждается от его внимания. Я так долго голодала, и теперь, когда я почувствовала вкус того, чего действительно жаждала, мое тело не в состоянии смириться с моим разочарованием.

Но я держусь за свое едва существующее хладнокровие. — Почему ты так настаиваешь на работе с Акирой?

— Потому что ты этого не хочешь.

— Ты можешь ненавидеть меня столько, сколько захочешь, но не разрушай себя при этом.

Он делает паузу, его загадочный взгляд возвращается ко мне. — Я не могу уничтожить то, что уже уничтожено.

У меня в горле встает комок, и я не могу избавиться от него, сколько бы ни глотала. — Себастьян…

— Почему ты пришла сюда?

— Потому что ты попросил меня об этом.

— Ты могла бы не появляться, как вчера, но выбрала другое. Почему?

— Ты сказал, что не будешь работать с…

— Не произноси больше его гребаное имя в моем присутствии и не используй его в качестве оправдания, потому что мы с тобой знаем, что ты здесь не из-за этого.

Мои плечи сутулятся, а внизу живота возникает странное ощущение холода. — Если ты уже понял, зачем спрашиваешь?

— Я хочу услышать, как ты это скажешь. Я хочу услышать, как ты признаешь, что ты шлюха, которая предпочитает, чтобы я трахал ее на земле, а не твой муж.

— Не называй меня так вне того ебаного дерьма, которое только что произошло, — я вздергиваю подбородок. — Это был просто секс. У людей это происходит постоянно.

Его челюсть напрягается, и на его черты падает темная дымка. — У тебя что, входит в привычку трахаться с людьми вне брака?

— Не понимаю, почему это тебя беспокоит.

— Я только что трахнул тебя без презерватива. Кто знает, что за дерьмо ты мне только что подсунула.

— Должно быть наоборот.

Он ничего не говорит, выражение его лица немного смягчается, но он продолжает открыто пялиться на мою наготу.

Я отступаю назад и собираю свое разбросанное нижнее белье, которое тоже испорчено.

Именно тогда я замечаю, что его гостиная пуста. Например, там вообще нет мебели.

Насколько я знаю, он недавно сюда переезжал, так почему же здесь так… пусто?

— Ты можешь одолжить мне какую-нибудь одежду?

— С чего вдруг?

Я разворачиваюсь, показывая ему свое порванное нижнее белье, и указываю подбородком на платье. — Это меньшее, что ты можешь сделать после того, как испортил мою одежду.

— Скажи, пожалуйста.

— Я не собираюсь выпрашивать одежду.

— Тогда ты можешь остаться голой.

Я поджимаю губы, глядя на него сверху вниз. — Ты такой мудак.

— Обзывая меня, ты уменьшишь свои шансы, а не увеличишь их, Цундэре.

Я вздрагиваю, тяжело сглатывая при звуке этого прозвища, слетающего с его губ. Черные бабочки порхают у меня в животе, и мне требуется вся моя сила, чтобы не ухмыляться, как идиотка.

— Ты делаешь вид спорта из того, что ты мудак, или это просто твой характер? — я притворяюсь, что на меня это никак не влияет, хотя внутренне я нахожусь в полете.

— Немного того и другого.

— Просто дай мне какую-нибудь одежду, чтобы мы могли не мешать друг другу.

— Я не слышу там «пожалуйста», а ты?

Я стискиваю зубы. — Пожалуйста.

— Я этого не слышал.

— Пожалуйста!

— Намного лучше, — он отталкивается от стены и направляется в комнату.

Я ерзаю, рассматривая его квартиру и удивляясь, почему она холодная и безликая. Как будто здесь вообще