Френсис Дэвис - Таинственный Восток

Объединенные силы всей полиции не смогли бы удержать ее.

— Думаю, что смогу, — сказала она как можно равнодушнее. — Эрик, а вы серьезно обдумываете план спасения Индиры, собираетесь похитить ее?

— Абсолютно, — ответил он, отворачиваясь.

— Но, Эрик, — крикнула она ему вслед, — чего вы собираетесь достичь похищением Индиры?

— Достичь? — откликнулся он. — Я собираюсь увезти ее в Копенгаген.

— Если найдете ее? — выкрикнула она, но он уже был слишком далеко, чтобы слышать.

Когда Карен отпирала дверь, она услышала, что звонит телефон.

— Ну, что случилось, когда он все понял? — спросила Клэр, в ее голосе слышалось нетерпение.

— Он ничего не понял, — созналась Карен.

— Но ты рассказала ему?

— Я ничего ему не рассказала. Ждала, что он сам все обнаружит. Кроме того, как я могла рассказывать такое, поедая сандвичи? А он говорил только об Индире, только о ней, я была уже близка к тому, чтобы завопить.

— Ты говоришь о ней, как о третьем лице.

— Именно это я сегодня и почувствовала. Она и есть другой человек. Но я не могу больше ждать, Клэр. Он планирует крайние меры.

Клэр нервно хихикнула:

— Крайние меры?

— Он собирается рассказать нашу историю прессе, собирается похитить Индиру. Он похож на сумасшедшего.

— Что же ты собираешься делать?

— Все ему рассказать. Абсолютно все… рискну.

Глава 14

Карен не могла дождаться шести часов и явилась в студию Эрика в три минуты шестого.

— Туда нельзя, — попытался остановить ее помощник Эрика. — Эрик хочет закончить съемку. Она и так затянулась.

— Мне тоже нужно кое-что закончить, — ответила Карен, отстраняя его от двери.

Обычная обстановка работы студии: кто-то просто болтает, кто-то спорит, волнуется, и лишь один или двое наблюдают за съемкой.

Карен подошла к краю съемочной площадки. Эрик бился, стараясь вызвать хоть какую-то искру жизни на лице семнадцатилетней девушки с массой солнечных волос и огромными изумрудно-зелеными глазами. Мадемуазель с обложки, автоматически отметила Карен. Ей потребовался лишь один взгляд, чтобы понять, что у этой Солнечной мисс никогда не будет морщинок вокруг глаз. Держу пари, она лишь нюхает свой завтрак, подумала Карен.

— Эрик! — позвала она, но он был так занят, что не слышал ее.

— Я хочу увидеть любовь в твоих глазах, возбуждение, жизнь, — убеждал он девушку. Она смотрела на Эрика рыбьими глазами.

— Любовь, — умолял он ее, — любовь и веселье. Есть же что-нибудь, что ты любишь? Твой щенок? Твой котенок?

Рыбий взгляд не менялся. Он в отчаянии навел на нее камеру.

— Ну, хорошо, смочи губы и думай о Малибу.

— Эрик! — снова позвала Карен, сложив руки рупором у рта, как будто она кричала против ветра. — Мне нужно поговорить с тобой.

Он обернулся, щурясь на свет.

— Перерыв, — крикнул он съемочной группе. Потом повернулся к Солнечной мисс:

— Мы попробуем еще раз, хорошо? После отдыха.

Свет выключили. Он отдал камеру помощнику и подошел к Карен. На нем была бордовая футболка, которую она так любила.

— Я еще работаю, — сказал он с раздражением. — Вы пришли почти на час раньше. Что важного вы собираетесь сообщить мне?

— Можем мы поговорить наедине? — Она посмотрела на людей вокруг, которые уставились на нее с надеждой увидеть что-то волнующее. — Может быть, в темной комнате?

— Как хотите. — Его голос был абсолютно бесцветным, ничего не выражающим. Он провел ее в лабораторию. Внутри он зажег тусклую желтую лампочку, все окрасилось янтарным светом.

Карен глубоко вздохнула. Трусливые дни миновали.

— Я Индира! — произнесла она гордо и смело. — Правда, я Индира!

Его глаза сузились, он внимательно рассматривал ее, разминая свой подбородок.

— Ерунда! — сказал он наконец.

— Но это правда! — с недоумением сказала она. — Ты должен мне верить!

— Вздор! Карен, я понимаю, что ты пытаешься каким-то глупым способом, без сомнения следуя добрым порывам, возместить мне потерю Индиры, но не можешь же ты серьезно думать, что ты… ты… — Он очертил рукой жест, оглядывая ее с головы до ног, — ., что ты моя Индира. Я не до такой степени сумасшедший.

— Но я Индира! — настаивала она, от отчаяния у нее перехватило горло. Все это началось, когда я вернулась в Нью-Йорк с темным загаром, а Эйлин как раз требовалась модель для тебя, индийская модель и… Черт возьми, Эрик! Я Индира! — Она обняла его за шею и крепко поцеловала его.

— Неплохо, правда, неплохо. — Он поджал губы, рассматривая поцелуи, как пробу незнакомого вина. Он улыбнулся и извиняющимся тоном добавил:

— Должен сказать, Индира целовалась лучше. И она была тоньше.

Карен даже задохнулась от ярости.

— Неужели? Одну минутку. — Она отвернулась, открыла сумочку, достала из нее золотые серьги и надела их.

— Вот, — сказала она, поворачиваясь к нему и качая головой так, чтобы колокольчики на серьгах зазвенели.

Эрик мягко улыбнулся, взял ее за руку и пожал с выражением утешения и симпатии.

— Я не возражаю против того, чтобы ты носила их. Приятно знать, что Индира, когда отказалась ото всего земного, подарила их подруге, которой доверяла.

— Давай попробуем поцеловаться еще раз, — сказала она, придвигаясь к нему и зарываясь руками в его волосы. Сначала он держался стойко, принимая ее поцелуй. Затем его рот ожил, его руки обняли ее как обычно — одной рукой он нежно поглаживал ее от плеча до талии. Она придвинулась еще ближе, дрожа от удовольствия и возбуждения, его объятия стали крепче. Его тело говорило о том, что оно знает правду. Его бедра, которые так крепко прижались к ней, знали. Его руки, которые гладили ее, знали. Его губы знали. Почему же не знала его голова?

За дверью покашлял помощник Эрика.

— Все ждут, Эрик. Эрик отпустил ее.

— Поговорим позже. — Он задыхался. — Я закончу к шести. — Он повернулся на каблуках и вышел.

Карен не нужен был этот неясный свет, чтобы найти старую раскладушку, она прекрасно помнила, где она. Она погладила рукой покрывало и постаралась вообразить, как однажды чудесной ночью эта комната была их волшебным садом. Но ей не удавалось это. Одной. Без Эрика не было чудес. В ее жизни больше никогда не будет ничего чудесного без Эрика.

Она долгое время сидела очень тихо и думала об Эрике. И чем больше она о нем думала, тем больше убеждалась в том, что Эрик страдает какой-то манией. Жанни знала бы, как это назвать. Она слышала рассказы о людях, которые думали, что они слепые, хотя они могли прекрасно видеть. Или о людях, которые верили, что у них парализованы руки, когда все было в порядке. Если Эрик не узнает ее теперь, так это только потому, что какая-то часть его мозга до такой степени переполнена любимым образом Индиры, что он становится слепым, парализованным. Парализованным любовью.