За семью замками. Снаружи - Мария Анатольевна Акулова

Костя знал, Агата делает это не потому, что не заслужил, просто она никогда не любила целоваться, если не умылась. И это ее маниакальное желание всегда быть и чувствовать себя на все сто откровенно забавляло. При том, что ей ведь миллион раз говорено… Похуй-похуй-похуй.

Костя сжал девичьи бедра, притягивая ближе. Почувствовал, что Агата уже не упирается — цепляется за плечи…

Наверное, видит то самое «похуй» в требовательном взгляде или каком-то движении, а может просто вспоминает, потому что дает всё же поцеловать себя. Сначала в скулу, потом в уголок губ, потом поворачивает голову…

Стонет тихо, но так сладко-нетерпеливо, что мужские пальцы сами собой ощутимо впиваются в кожу на бедрах…

Костя получает свой поцелуй, Агата по излюбленной привычке скользит пальцами в его волосы…

И пусть дальше обоим хочется совсем не говорить, но первым отрывается он. Блуждает взглядом по её лицу, то и дело задерживаясь — то на губах, то на глазах, то спускаясь ниже…

Отмечает, что Агата немного поправилась. Это чувствуется. И ей это идет.

И как же хочется… Как же, сука, хочется её вот такую себе. Целиком и полностью. За семь своих замков.

Но не так, как было раньше, а добровольно. Поэтому…

— Чего ты ждешь от меня, Агата? Скажи мне честно.

Наверное, Агате стоило знать ответ на этот вопрос, открывая ему дверь.

Наверное, именно в раздумьях об этом ей и нужно было провести весь месяц.

Но дело в том, что…

— Я не знаю, Костя…

Агата шепнула, пожимая плечами и опуская взгляд.

Чувствовала, что Костя продолжает смотреть. Волнение чувствовала. Думать пыталась. Но правда состояла в том, что она просто не знала.

Ни чего ждет, ни чего хочет.

— Я поняла, что не могу с ним поступить так, как поступали со мной.

Агата заговорила, продолжая смотреть вниз.

— Мы — два тупицы. Мы должны были быть осторожны. Я должна была тормозить тебя или пить таблетки. Ты должен был вести себя аккуратно. Но он в этом не виноват. И я не имею права…

Взгляд Агаты на секунду скользнул вверх, она поймала ответный Костин — напряженный и внимательный. Долго не выдержала, он сглотнул, не перебивая, она снова опустила глаза.

— Я как дура расчувствовалась, когда подумала, что ребенок двигается уже. Ходила вся из себя решительная… Делала вид, что недовольна, когда Гаврила приезжал и говорил, что врач всё переносит и переносит… А сама каждый раз испытывала облегчение. И знала же, что он врет, что никакой врач ничего не переносит, что это всё Гаврила… Знала и позволяла. А потом… Ну мне показалось, что он шевелится…

Губы Агаты дрогнули, она на миг снова взгляд подняла. Покраснела немного…

— Мне так стыдно стало. И так плохо. Рыдала, как дура. И поняла, что не могу. Как только сказала Гавриле, что передумала, врач как-то резко в тот же день согласился принять… Мы съездили, посмотрели… Мне врач сказала, что я еще большая дура… Ну то есть не так сказала, но суть в этом… Это не он шевелился, это живот бурчал…

Признаваясь в собственной глупой уверенности, Агата рассмеялась сначала, а потом запрокинула голову, выдыхая, моргая…

Дальше — снова посмотрела Косте в лицо. Когда он — всё такой же внимательный — смотрит на нее, немного склонив голову. И судя по тому, что черты смягчились, пальцы нежно поглаживали кожу на бедрах, а взгляд потеплел будто, ему история понравилась.

— Тогда было рано. Но это не отменяет того, что… Ну я сама не справлюсь, Кость… С ребенком не справлюсь. Там же врачи, сады, школы, институты. Я понятия не имею, как смогу всё это… Но уже выбора нет, я решила… Поэтому ты ему очень нужен будешь… Может даже больше, чем я… Ты сможешь защитить, если что. Я верю, что ты сможешь.

Агата сказала то, в чем не сомневалась. Как бы дальше ни сложилась их с Костей жизнь, во что бы ни превратилась их история, такой отец, как Гордеев, ее ребенку необходим.

Костя выслушал, прикрыл глаза на мгновение, сглотнул опять, кивнул. А потом снова открыл, переводя голову уже в другую сторону.

— Я не про ребенка спросил, Агат. Про тебя. Ты чего ждешь?

Костя спросил, Агата покраснела сильнее, снова опуская взгляд.

Про ребенка говорить ей было легче. Там было, о чем говорить, а про себя…

Абсолютная растерянность. Полное незнание. Безнадега вперемешку с надеждой.

— Мне без тебя плохо…

Агата чувствовала, что выталкивать из себя слова ей вдруг стало сложно. Будто организм сопротивлялся. Не ворочался язык, не пускало горло. Наверное, всё дело в том, что им не понравилось в заточении, а глупая хозяйка, судя по всему, настроена ступить на те же грабли.

— Мне тоже, Замочек.

Костя сказал очень серьезно, без пауз и сомнений. По-прежнему глядя прямо в глаза.

— Но с тобой мне тоже было плохо. Я так больше не хочу. Я так больше не позволю.

— Так больше не будет.

Получив от Кости обещание, Агата замерла на несколько секунд, а потом выдохнула, кивая, как бы принимая…

И хрен его знает, почему она ему верит. Нельзя же. Нельзя. Но верит. Дура-птичка. Снова несется на свою глыбу на всех парах.

— Если я захочу уйти, ты должен будешь меня отпустить. Мне не надо это обещать, но ты должен будешь. Потому что это — нормально. Потому что я — не твое имущество. Потому что я — человек равный тебе. Я не смогу с тобой воевать. Я тебе проиграю. Но ты не имеешь права воевать со мной так, как делал это. Ты можешь нагибать, кого считаешь нужным, кроме меня. Меня не смей.

Агата знала, что звучит, наверное, в меру комично. Хотя бы потому, что дальше зачитывания собственных прав дело в её случае явно не пойдет. Даже если он всё это похерит, она ведь снова ничего не сможет предъявить против. Но если он