Бывший муж (СИ) - Шайлина Ирина

— Папа, — мягко говорю я. — Я большая девочка, ну. Давай я сама поошибаюсь, хорошо?

Отец кивает, и весь поник словно разом. Обнимаю его — родной. По сути, из настоящих родных у меня только он и Илья. Я люблю папу. Но жить хочу своей жизнью. Только, по возможности, учась на своих же ошибках.

Провожаю его и лезу снимать шторы — пылесборник. Повешу римские жалюзи, уже выбрала даже какие. В хлопотах время проходит незаметно. Вечереет. В дверь стучат просто оглушающе, иду открывать и издалека слышу Катькин рев, грудь послушно наливается молоком.

— Держи, — просит Ярослав и передает мне Катьку, которая тут же обиженно всхлипывает жалуясь на отца.

Только сейчас замечаю у ног Ярослава огромную сумку.

— Ярик, — вздыхаю, почти так же горько, как Катя. — Я же сказала, что вместе в этой квартире мы жить не будем.

— А я не в этой, — ухмыляется бывший муж. — Я в своей.

И… Отпирает соседнюю квартиру. Глаза закатываю — чокнутый. Боюсь представить во сколько ему встала эта покупка. И немного радуюсь — сосед увлекался игрищами с перфоратором, когда у него отпуск был, вешался весь подъезд.

— Идем моя хорошая, — шепчу я малышке. — Твой папа сумасшедший просто.

Катька уже хорошо пользуется руками — дергает за майку, требуя грудь, как Илья когда-то. Я спускаю лямку, обнажая грудь, сажусь удобнее. Глажу детские волосы, думаю о том, сколько нам осталось — как только узнаю дату выписки сына прекращу кормить Катю. Я не хочу, чтобы все запуталось еще больше.



Катька засыпает в моих руках, тяжелеет разом, осторожно перекладываю ее в центр дивана, чтобы не свалилась ненароком.

— И что будем делать? — спрашивает Ярослав.

Мне кажется, вопрос риторический. Но я все же отвечаю.

— Жить будем. По возможности — счастливо.

Эпилог.

Яна.

Звук надсадно гудел, ввинчиваясь, казалось, прямо в мой мозг. Глаза открыла, тяжело села в постели.

— Который час? — спросила громко.

— Одиннадцать, — крикнул сын.

Затем и сам показался. Неожиданно вытянувшийся за последние месяцы. Уже не такой лопоухий — волосы начали расти. Сначала росли неровно, с плешками, светлые, почти прозрачные. Потом окрепли. И волосы, и сын.

— Сколько? — поразилась я.

Не поверила, потянулась к телефону. И правда, одиннадцать. А столько ведь планов на день было. А я сплю! И не будит же никто, даже Катя.

Маленькой Кати нигде не было видно. Умылась, налила себе кофе, все это под надсадный перфоратор — повезло же с соседями. Затем из под стола услышала шелест, наклонилась, заглянула под скатерть. Так и есть — сидит.

У Катьки тоже волосы подросли, такие же, как у Ильи — светлые с завитками. И сама — подросла. Бегает уже, быстро время идет. И если сидит тихо, то значит точно что-то делает. Вот сейчас — корм собачий жрет. Собаки у нас еще нет, но мы активно готовимся к ее появлению. Уже все аксессуары есть, корм вот. Вкусный, похоже.

— Вкусно? — спросила я.

Катька подумала, затем кивнула. Запустила пухлую ладошку в пакет и вытащила еще несколько шариков. Я со вздохом отобрала корм, и вместо него, чтобы не орала, дала сухой завтрак — тоже шарики, тоже хрустят. Должна удовлетвориться.

— Завтра тебя мама заберет, — сказала я, когда из под стола донеслось обиженно хныкание. — Вот там характер и показывай.

И села кофе пить. Мы долго не могли завести щенка. Потому что у Ильи не было иммунитета вообще. Никакого. Но грех жаловаться — вместе с ним исчезли и раковые клетки. Это подтверждал каждый анализ, но наверное, страх перед болезнью сына поселился во мне навсегда — главное, ему не показывать.

Затем Илюшка потихоньку окреп. Сначала мы просто начали гулять без маски — уже достижение. Затем делать прививки. Илья говорил — как младенцу. Катьке тоже делали не так давно. И верно — болезнь откатила организм моего сына до младенческой хрупкости. Теперь, когда все основные прививки сделаны, щенка наконец завести можно.

Кофе был допит. Я засунула ноги в тапки, чтобы уберечь их от строительной пыли и пошла на соседскую территорию. Сначала мы жили двумя квартирами. Потом появился утепленный тамбур между ними. Ярослав начал сам потихоньку ремонт делать, потому что чужих людей на время выздоровления сына мы в наш мирок не пускали. А потом, блядь, увлекся.

— Ты чего гудишь уже с утра? — спросила я, входя.

Ярослав в одних шортах. В руках перфоратор. На плечах строительная пыль, давно уже знакомые мне шрамы на спине. Все равно красивый. И он, и его шрамы.

— Кухню выламываю, — сообщил он. — Во-первых делаю красоту. Во-вторых тебя давно уже следовало разбудить, заводчик звонил, щенка можно забрать. В третьих детей я уже покормил. Я молодец?

— Молодец, — согласилась я.

Я уже подорвалась сообщить сыну радостную весть, но Ярослав не позволил. Он еще не все мне показал. Взял за руку — на моей коже от него белые пятна. Повел вглубь квартиры. Эта, в отличие от моей трехкомнатная. Я уже знаю, что перегородку между двумя спальнями он сломал, так же как и между кухней и гостиной, Илья мне рассказал. Но что там не видела — сюрприз.

— Та-дам!

И завел меня в комнату. Комната и правда большая получилась. В два окна. Светлая. Стены такие, как нравится мне, нейтральные, неброские. А яркость достигается за счет отдельных элементов, которые на первый взгляд в глаза не бросаются. Штор нет еще, многого нет.

Но главное не это. Главное — кровать. Кинг сайз. Огромная. Вся наша семья уместилась бы, вместе с щенком которого у нас еще нет, вместе с Катькиной коляской.

— О Боже! — вырвалось у меня.

— Тоже самое, ты мне шептать будешь. Вот прямо сейчас.

Я могла бы посопротивляться. Ну, ради приличия. Дети там одни, если Катька найдет собачий корм, сын ей ничего не скажет. Ему кажется, что жрать собачий корм это вполне нормально. Зато — не орет. Еще за щенком ехать надо, да… Папе позвонить, он на пенсию вышел и обидится, если мы не позовем его с нами за собакой.

Только Ярослава хочется вот прямо сейчас. На этой несуразно огромной постели — ужасное извращение. Но я тоже ужасно испорченая, мы с этой кроватью созданы друг для друга. Падаю, дорогой матрац, пока застеленный одним лишь пледом мягко подается, пружинит, принимая мой вес, вес Ярослава.

Ярик нависает надо мной. Он удивительно серьезен. Глаза — синие. Как небо. И я в который раз удивляюсь вывертам судьбы.

— Ян, — серьезно говорит он. — Если выйдешь за меня замуж я выброшу перфоратор. Сожгу. Честное слово.

— Хорошая попытка, Ларин!

Смеюсь, обнимаю его, теперь не разобрать, где заканчивается одно тело и начинается другое — мы наги, оба друг друга хотим, всегда хотели, и оба равномерно измазаны строительной пылью.

Дарья.

Мир был огромным. Огромным и пугающим. Но теперь он не только пугал. Завораживал. Я вышла на улицу. На мне новый плащ, я знаю, что он мне идет. Так же, как туфельки на каблуках. Мне нравится быть красивой, правда чужие взгляды пугают. И завораживают тоже, да. Сложно быть мной.

Я не стала брать такси. Работаю над собой, как велит мне мой врач. Рекомендовал даже в порваных колготках ходить и в трусах надетых на голову, чтобы заработать иммунитет от людей, но до такого я еще не созрела.

Я иду. Листья падают с деревьев медленно, огромные, яркие и красивые, как на картинках Яны. Я иду за своей девочкой, которой тоже боюсь.

У подъезда нужного мне дома возня. Сам дом типичный, недорогая городская застройка, а наша с Ярославом квартира так и стоит пустой. Ярослав легко уступает Яне, и ее умение манипулировать взрослым мужчиной приводит меня в трепет.

— Папа, что это? — кричит Яна.

Она на улицу вышла прямо в тапках. Я бы не смогла, для меня жизнь соткана из условностей. На ней шорты, сверху огромная толстовка, руки усеяны разноцветными кляксами — работала.

— Велосипед! — громогласно отвечает пожилой мужчина и вытаскивает этот самый велосипед из машины.