Сильная и независимая - Юлия Резник

— Здравствуйте.

Наумов проходится по мне давящим требовательным взглядом. Интересно, что он хочет разглядеть? Как говорил классик, узоров на мне нету.

— Проходите.

— Лучше вы.

— В смысле? — не понимаю. — Вы хотите поговорить в подъезде?

— Я хочу, чтобы вы поехали со мной.

Тут во мне, конечно, все встает на дыбы. Какого черта он мной командует?! Оборачиваюсь на подруг. Те тоже явно не в восторге от его поведения. Рындина, вон, вообще подбоченилась, готовая в любую секунду броситься мне на помощь.

— У меня другие планы на этот вечер, — отрезаю сухо.

— Юля, послушайте… — Наумов сжимает между пальцами переносицу. — Стася сидит у вас под подъездом несколько часов. А на улице уже давно не лето.

— Ну, так пусть едет домой. Я-то тут при чем? — удивленно приподнимаю брови.

— Она с места не сдвинется, пока вы не поговорите. Слушай, Юль, ты же сама мать. Должна понимать, как это!

— Да что — это?!

— Когда твоему ребенку плохо!

— Нет, а Юле прям хорошо! — высовывается из-за спины Алка. — Может, вы не в курсе ситуации, но…

— Ал, не надо. Мы сами разберемся, — хмурюсь я, на самом деле очень растроганная тем, что она за меня вступилась, может, даже во вред себе. Ведь будем честны, я совершенно не знаю, что за фрукт этот Наумов. Вдруг он злопамятный, как отпизженный тапкой кот?

— Ну, вот что она устроила? — вздыхаю. — Я же русским языком сказала, что не держу на нее зла.

— Тогда какого хрена ты не отвечаешь на Стаськины звонки и сообщения? — играя желваками, интересуется Наумов.

— Такого! Мне захотелось побыть одной. Ясно?! — рявкаю в ответ.

— Не слишком ли много переживаний из-за какого-то сосунка?

Замираю с открытым ртом, успев засунуть руку в рукав пальто. Девчонки, что так и стоят рядом, переглядываются.

— А это не твое дело, — сощуриваюсь. Наум шевелит челюстью, но, так ничего и не сказав, зло поджимает губы. К его машине спускаемся в тишине. Конечно, ну конечно, он ездит с водителем! Кто бы сомневался? Фыркнув, просачиваюсь в услужливо приоткрытую дверь. Наумов садится рядом, занимая собой практически все оставшееся пространство.

— Как ты меня нашел?

— Напряг СБ.

Вот так просто. Могла бы и догадаться. Ради дочери — не в падлу было напрячься. А вот сделать мне таким макаром сюрприз ему бы и в голову не пришло. Впрочем, я бы, наверное, тоже поленилась. Права Лерка — это тактика психопатов и инфантилов.

— Слушай, дочь я не оправдываю, но…

— И не надо.

— Обычный поцелуй…

— Ты бы простил? Жене…

— При чем здесь это? — рявкает Наумов.

— Значит, не обычный, Наум. Слушай, давай так. Как и говорила, зла на Стасю я не держу. Даня… Он, ну, как эти твои из клуба… Мне на него глубоко фиолетово. А Стася… Она влюбилась, запуталась в чувствах, поддалась слабости. Я вполне могу это понять, но я вряд ли смогу относиться к ней так, как раньше. Не буду задвигать пафосных речей про нож в спину, но ведь по факту — это что-то очень к этому близкое.

— И? Что ты решила?

— Да ничего. Я как раз для того и взяла паузу, чтобы ничего не решать, понимаешь?! Господи… — прячу лицо в ладонях. — Я так устала. А тут опять надо принимать какие-то решения.

— Просто поговори с ней. Она сама не своя, — нервничает Наум, и впрямь не пытаясь обелить поступка дочери. — Хотя бы убеди ее домой поехать. Ну, ведь сидит там, как подзаборная псина… Тебе же самой было двадцать, ну что — ты ошибок не делала?!

— Делала. И уже объяснила вроде бы, что совершенно не желаю ей зла.

— Ясно.

Отворачиваемся. Каждый смотрит в свое окно. Небо совсем серое. Вот-вот начнется затяжной дождь. Как хорошо все-таки, что Наум меня выцепил. Не хотелось бы мне, чтобы Стаська намокла. Не дай бог заболеть!

Ее фигурка в красной курточке бросается в глаза сразу. Вот же дурочка! Ни одному взрослому человеку такое бы и в голову не пришло. А эта…

— Привет.

— Привет! — подскакивает, глядя на меня совершенно больными слезящимися глазами. А потом только замечает отца: — Папа! Ты что, ее… ты что… заставил?! Юля, он тебя заставил приехать, да? Ты извини. И его. И меня-я-я. Я та-а-ак виновата, Юля! Просто… Я же знала, что у тебя несерьезно, а ему… Ему поддержка нужна, понимаешь?

— Понимаю. Все хорошо.

— Правда? Ты совсем-совсем на меня не злишься?

— Я совсем-совсем на тебя не злюсь. Мне просто грустно. Да, наверное, так.

— Прости-и-и. Я никогда тебя не предам. Клянусь своей жизнью. Я…

— Ч-ч-ч… Перестань ты так убиваться.

— Я все испортила, да? У-у-убила нашу дружбу. Я звонила Алле… Она даже слушать меня не стала.

— Мы сейчас все немного взволнованы. Но со временем ситуация устаканится, честное слово, — бормочу я, не зная, как еще ее успокоить.

— Ты так думаешь? Правда? — Стаська бросает на меня полный надежды взгляд.

— Конечно. А сейчас поезжай домой, ладно?

— А ты? — трогательно вытирает нос ладошкой Стася.

— А я тоже домой пойду. Ну, пока, да?

Стаська кивает. Я скольжу взглядом по Наумову, что все это время коршуном следил за нашей беседой, и шагаю к парадной, когда она опять меня окликает:

— Так в понедельник все в силе? Ты придешь?

— Я приду, Стась. Но скажу честно, лишь для того, чтобы передать дела.

— Нет! — ахает Стася.

— Ну, сама подумай, как нам теперь строить совместный бизнес?

— Значит, ты меня не простила, — опять начинает плакать.

— Скажем так — я в растерянности. Просто очень неожиданно это все.

— Между нами ведь ничего такого не было. Клянусь! Чем угодно клянусь, правда…

— Анастасия, заканчивай, — вмешивается Наумов, видно, не в силах стерпеть самоуничижения дочери.

— Обсудим все в понедельник, ладно? В любом случае все будет хорошо, я тебе обещаю, что тебе даже менять ничего не придется.

— А может, она вообще перебесится, — добавляет Наум, чем вызывает во мне желание его пнуть. Это ж надо! Хотела бы я на него посмотреть в моей ситуации! Нет, понятно, я бы тоже встала на защиту сыновей, а уж потом бы разбиралась по факту. Но «перебесится» — это, конечно, сильно! Так сильно, что даже смешно. Мужики — такие мужики, господи! Толстокожие динозавры.

— Папа!

— Перебешусь — вряд ли. Но придумаю, как выйти из этой ситуации с наименьшими потерями. Ну, я пойду. А ты не грусти, Стася. Знаешь, сколько еще в жизни будет ошибок?

— Таких не будет.

Я улыбаюсь, машу на прощание рукой и ухожу. Алка бы сказала, что я слишком мягкотело себя