И солнце взойдет. Она - Варвара Оськина

правда готова идти… готова занести руку или намотать инфузионную систему на шею. Легко. Ни грамма сопротивления. И именно простота, с которой её мозг принял факт собственной смерти, вынудил едва ли не закричать от нахлынувшего ужаса. Она же не такая! Она никогда!

Рене упёрлась рукой в стену, а затем медленно двинулась в сторону выхода из операционного зала. К чёрту. Надо убраться отсюда, пока она окончательно не сошла с ума. Наверное, это усталость… Господи! Она только что едва не разрезала пополам человека!

Под маской воздуха отчаянно не хватало, так что руки сами потянулись, чтобы сдёрнуть мешавшую ткань и вновь наткнулись на грязный защитный экран. С грохотом тот полетел в угол помывочной, и Рене огляделась. Второй бригады здесь уже не было, значит, они в операционной и воочию видели, как их пациента едва не убила девчонка. Хотелось закричать, но вместо этого Рене со всхлипом дёрнула на спине завязки халата, нервно стащила его, запутавшись в широких манжетах, а потом просто рухнула на пол около одной из металлических раковин. Голова больно стукнулась о стену, и Рене закрыла глаза. Она ни о чём не думала, только молча ждала конца и возмездия. И то, конечно, не заставило себя ждать.

– Вставай!

Пальцы Ланга больно впились в предплечье и дёрнули вверх. Рене послушно, даже не поморщившись, вскарабкалась на ноги, но посмотреть в глаза Энтони не решилась.

– Объяснись.

Разумеется. Первое правило любого наставника – выслушать версию произошедшего от подопечного. То, что не увидишь глазами, не ощутишь руками, не услышишь ушами. Его эмоции, что повлекли за собой цепочку событий. Но Рене сказать было нечего.

– Доктор Роше. – Кажется, Тони терял терпение. – Потрудитесь открыть рот и сказать, какого хрена вы решили вспороть парочку лишних рёбер!

– Я не знаю.

Последовала вызванная ответом пауза, пока Энтони, видимо, осознавал три простейших слова, а потом едва слышный и полный бешенства вопрос:

– Что?

– Я не знаю, – стиснув кулаки, повторила Рене.

– Громче. Мне кажется, я не расслышал, – едва ли не по слогам выплюнул Ланг, и она сорвалась.

– Я не знаю! Понятия не имею! У меня нет ни одного объяснения…

Рене прервалась, когда рука, уже без перчатки, впилась в предплечье, а потом тело почти швырнуло о стену.

– Но тебе придётся его найти, представляешь? – процедил Тони, заглядывая в испуганные глаза. – Потому что иначе нас с тобой ждёт не одно весёленькое разбирательство! Ты этого хочешь?

Его голос со звоном отразился от кафельных стен и скрылся за дверью операционной. Рене же стояла зажмурившись и боялась вздохнуть, пока где-то над ухом хрипло дышал Энтони.

– Мне нечего тебе сказать, – наконец прошептала она.

– Да дьявол… дьявол! Ты издеваешься надо мной? – Что-то с грохотом полетело в металлическую раковину, и Рене испуганно распахнула глаза. – Считаешь, я тупой или слепой?

– Нет…

– Тогда почему смеешь меня обманывать?!

Энтони машинально запустил руку в волосы, отчего хирургический колпак свалился на пол. Рене смотрела на побледневшие губы, а те разомкнулись и чётко произнесли:

– Три операции – три ошибки. Как и вчера, два дня назад и в начале недели. По всем правилам я должен тебя отстранить и поставить под вопрос пребывание в резидентуре. Понимаешь? Ты стала недопустимо рассеянна…

– Я понимаю. И мне жаль, что я не оправдываю твоих надежд, – едва слышно произнесла Рене, а сама чуть не разревелась от отчаяния. Энтони был вправе выгнать прочь, но вместо этого последовала тишина, а потом её почти не снесло волной раздражения.

– Надежды? Господи, что ты несёшь! – Он подлетел и неожиданно задрал Рене голову, ухватив за маленький подбородок. И их взгляды наконец встретились. – Просто скажи это, давай. Я знаю, что вертится у тебя на языке последние несколько минут. Так не трусь и признайся.

Рене дёрнулась, чтобы освободиться от хватки, открыла рот, закрыла, а потом словно сдалась. Чуть сгорбившись, она отступила и отвернулась.

– Я не могу больше так работать. Не хочу…

– И?

– И ничего.

Повисла пауза. Рене знала, что Тони её не понимал, но от разъярённого взгляда, которым он сверлил спину, к горлу подкатила тошнота.

– Хорошо. Вернёмся к началу. «Так» это как? Речь про больницу, отделение или меня?

Рене не ответила, и Ланг истолковал это по-своему.

– Восхитительно, – процедил он. – И скольких людей ты хотела угробить, прежде чем разобралась бы? Я понимаю, конечно, что твоей воздушной натуре периодически нужны всякие драмы или трагедии. Надо же как-то поддерживать эмоции, заполнять свободное время или пустую голову. Ну так пойди и поплачься кому-нибудь, обсуди с подружкой Фюрста мою ублюдочность или ещё что-нибудь, но избавь меня от своих глупостей. А когда закончишь, позвони. Я заберу тебя домой. И постарайся, чтобы к завтрашнему перелёту в Торонто эта дурь исчезла из твоей головы.

Тони поджал губы, бросил последний взгляд в окошко операционной, а в следующий момент просто развернулся и направился прочь из помывочной. А Рене почувствовала, как зашаталась под ногами вера в этого человека. Она задрожала, пошла трещинами, и вдруг стало понятно, что Тони, кажется, наплевать. На неё.

– Мне снятся кошмары, – неожиданно для самой себя проговорила Рене. Сказала и зажмурилась, когда удалявшиеся шаги вдруг затихли. Наступила тишина, что длилась невыносимо долго, а потом Энтони ровно сказал:

– Я знаю. Уже неделю.

– Это не абстрактные ужасы. Всегда один и тот же сон.

Прошептала Рене, а перед глазами уже стояли зелёные стены чужой операционной и бледно-серое тело. Мёртвое тело.

– Я иду по коридору и не могу открыть глаза. Повсюду царит полумрак, но я не знаю этого места, никогда прежде не видела. Проход очень длинный, а я всё иду и иду, пока пятая с конца дверь не открывается. Всегда сама. Всегда одна и та же. Я знаю, что мне нечего больше делать в той комнате. Это чувство появляется каждый раз – бессмысленность. Но я всё равно захожу и вижу…

Рене запнулась и прикусила язык, когда вновь почувствовала сладковатый запах мёртвого человека. Но тут неожиданно близко прозвучал требовательный голос.

– Что именно? – Энтони подождал, прежде чем встряхнул за плечи. – Просто скажи уже! Рене!

Её пальцы сами вцепились в пахнувший мятой хирургический халат и нарисовали на теле Тони линию от горла до точки чуть ниже пупка.

– Вот здесь. – Она торопливо сглотнула. – Прямой секционный разрез. Уже заветревшийся, с плотно вцепившимися в кожу нитями. Такой аккуратный, совсем не в духе обычного патологоанатомического шва…

– Ещё бы, – вдруг тихо перебил Тони. – Ведь ты никогда не позволишь себе схалтурить. Верно?

Рене отчаянно закивала и было облегчённо вздохнула, но затем