Памела Кент - Притяжение любви

Хильда не любила возиться на кухне, у нее даже не было кухонного фартука. Она считала, что дети должны знать свое место, и в ее понимании этим местом была библиотека или классная комната. Ее дом был наполнен ценными произведениями искусства, музыкой Вагнера и философскими разговорами. Она любила своих внуков, так же как и своего сына, но ни Хильда, ни недавно умерший отец Стефана, Сэмюель, чьи исследования ДНК принесли ему мировую известность, не понимали детей. Джеф и Мэнди любили и восхищались своей бабушкой, но предпочитали как можно реже бывать в ее доме.

— Уверен, что она будет счастлива помочь тебе. — Стефан встал.

— Не сомневаюсь. Но она будет еще счастливее, когда вернется домой к поискам новых способов объяснения теории относительности для других.

— Ты собираешься ей рассказать, что с тобой случилось?

— Да.

— Она не сможет понять.

— Думаю, ты прав.

Линдсей спустила ноги с кровати. Она вспомнила, какой незащищенной и жалкой она была в тонком больничном халатике. Хорошо, что сегодня утром на ней собственная одежда, а на Стефане гораздо меньше одежды, чем вчера. Но она чувствовала себя как-то неловко, хотя фиалкового цвета рубашка прикрывала ее до самых лодыжек. Спальня, казалось, еще хранила их близость, здесь все напоминало о радостных минутах, проведенных вместе, об обнаженных телах и спутанных волосах.

Его тело всегда приводило ее в восхищение. Он был прекрасно сложен, а правильное питание и занятие спортом укрепили и развили его. Поэтому он выглядел значительно моложе своих тридцати девяти лет и пользовался восхищенным вниманием женщин, встретившихся на его пути после развода. Она знала об этом, но не от Стефана, а от так называемых друзей, которые считали своим долгом рассказывать ей обо всем, что касается Стефана. Она находила выход, заводя новых друзей.

Линдсей посмотрела в окно.

— Мне не хотелось бы, чтобы это тебя волновало. Все, что случилось, случилось со мной, но я знаю, что сообщения об этом будут тебе неприятны. Я не притворяюсь, Стефан. Если я буду с кем-то говорить, то постараюсь быть осторожной.

Он хотел было ответить, но его остановил звук хлопнувшей дверцы машины. Они услышали счастливый крик Мэнди.

— Они уже приехали, я пойду открою дверь. Тебе лучше одеться. Я не уверена, что Хильда поймет, почему ты выглядишь не надлежащим образом.

— Понимаю, как это звучит, Хильда. — Линдсей налила себе еще чашку кофе. Пока Линдсей одевалась, ее свекровь приготовила кофе, но каждому досталась лишь крошечная чашечка. У нее было определенное мнение по поводу кофеина и прочих дурных, как она считала, привычек. Хильда не выносила человеческих слабостей.

— Существует множество объяснений подобных явлений.

Линдсей понимала, что Хильда старается быть доброжелательной. Она и в самом деле была добра, в ней не было злобы и предубежденности. Ее моральные принципы были такими же несгибаемыми, как и ее спина. Она знала, что правильно, и соответственно устраивала свою жизнь. В данный момент она была уверена, что необходимо мягко, но настойчиво переубедить Линдсей, пытаясь найти разумное объяснение случившемуся с ней.

Линдсей поставила чашку на стол и уселась поудобнее.

— Ты веришь, что все произошло именно так, как я рассказала?

Хильда нахмурилась.

— Существуют законы, всеобщие универсальные законы. Свет, притягивающий тебя к своему центру? Я никогда не слышала ни о чем таком.

— Все ли явления подпадают под эти всеобщие законы? Или, возможно, нам еще многое предстоит узнать?

— Мы знаем достаточно, чтобы сомневаться в возможности подобных случаев.

— Тогда, по-вашему, я все это придумала?

— А что сказал Стефан?

— Очень немного, и только чтобы отделаться. — Линдсей не сказала «как обычно», хотя слова вертелись у нее на языке. Она сомневалась, что Хильда когда-либо понимала, почему они развелись. Хильда вырастила сына по своему образу и подобию. И, вероятно, не могла и представить, что у него есть какие-то недостатки.

— И что ты будешь делать теперь? — спросила Хильда.

Линдсей поняла, что разговор на эту тему считается исчерпанным. Что она будет делать?

— Я собираюсь провести лето на острове. Все заказы выполнены, и мне необходимо сменить обстановку, чтобы набраться новых впечатлений.

Линдсей создавала и продавала образцы для вышивания. Ее образцы пользовались спросом и продавались в магазинах для рукоделия по всей стране. Этот доход был ей необходим, так как она не хотела трогать капитал, доставшийся ей после развода.

— Ты считаешь это благоразумным? Возвращаться именно туда, где все произошло?

— Что бы со мной ни произошло, я хочу туда поехать.

— Я показала папочке свою работу. — Мэнди вошла в кухню и бросилась к матери.

Следом вошел Стефан.

— Работа очень хорошая, да и почерк у нее стал гораздо лучше.

— Если он улучшится еще, то будет похож на компьютерный шрифт. — Линдсей поцеловала дочь в макушку, ее губы прикоснулись к ровному тонкому пробору, проходившему через головку Мэнди. Хильда разделила каштановые волосы внучки и заплела их в две тугие косички.

— Я также рассказала ему таблицу умножения.

— В первом классе не учат таблицу умножения. — Стоя в дверях, Джеф безжалостно колотил кончиком ботинка деревянную поверхность.

— Нет, учат. Учитель сказал, что это поможет мне сидеть спокойно.

— Ну, это не сработало.

— Но я хорошо веду себя на уроках!

— Каждый в первом классе должен знать таблицу умножения, — вмешалась Хильда. — Если в школе думают по-другому, тогда надо перевести ребенка в другую.

— Эта школа очень хорошая. — Линдсей уже столько раз участвовала в спорах о том, какая школа лучше — частная или государственная, что ее голос звучал совершенно спокойно. Школы в пригороде Кливленда были отличными, но Хильда считала, что только частная школа может обеспечить блестящее будущее ее внукам. А Линдсей знала, что дети счастливы в своей школе, узнавая и познавая окружающий мир наряду с арифметикой и правописанием. Стефан не противился ее решению.

— Но я до сих пор не знаю таблицу, — сказал Джеф. — Я всегда забываю счет после семи и восьми. И когда я думаю, сколько будет семью восемь, у меня начинает болеть голова.

— Пятьдесят шесть, — пискнула Мэнди.

Хильда не улыбалась. Линдсей знала, что свекровь, так же как и ее сын, не может понять ни свою невестку, ни внуков. Уже давно-давно она обнаружила, что Линдсей не позволит ей превратить Джефа в кого-то, кем быть он не хочет. Она, конечно, любит внука, но сейчас, когда ему было уже девять лет, стало ясно, что она потеряла к нему всяческий интерес.