Сюзан Кубелка - Mадам придет сегодня позже

— Итак, прелестное дитя, в чем дело?

Он окидывает взглядом комнату, раскрытый шкаф, письменный стол, выдвинутые ящики комода, скользит по черной ночной рубашке на ковре. Мне так скверно, что я сейчас и вправду рухну.

— Ты устроила у меня обыск? Почему?

Я наклоняюсь, поднимаю ночную рубашку. Кажется, я нашла выход из затруднительного положения.

— Кому это предназначено?

— Тебе, мое сокровище! Конечно, когда ее обменяют. Я заказал белую с красной отделкой, а мне привезли черную, да еще слишком большую. Завтра ее заберут. Тиция, ты слушаешь? Ты чересчур любопытна. Это не дело. Ты лишила себя сюрприза!

Звучит весьма убедительно.

— А это? — Я показываю на письменный стол.

— Что?

— Коробка от сигарет! «Вместе с комнатой четыреста франков»!

— Понятия не имею. Хотя… подожди! Это мне подсунула молоденькая проститутка. В кафе на Мадлен. А я прочитал только в машине и потом порвал. Для пепельницы обрывки были слишком велики, на дорогу не бросишь, вот я и сунул их в карман. Ты довольна, любовь моя?

Я не говорю ни слова.

— Что ты хочешь еще услышать? Торжественную клятву? Могу я тоже задать вопрос? С каких это пор ты шпионишь за мной, милое дитя?

— С сегодняшнего дня.

— И почему, моя козочка?

— Потому что Гермес болен, — с вызовом бросаю я и не мигая смотрю ему прямо в лицо. Он, оторопев, смотрит на меня. С чувством вины? Или мне это только кажется?

— Мой отец здоров и невредим. Ты это отлично знаешь. Что за чушь пришла тебе в голову?

— Он заразил Амур? Или Одетту?

Фаусто с сожалением смотрит на меня сверху вниз.

— Тебя кто-то заразил. Жаль, я не знаю кто.

Он опускается в английское зеленое кресло, обтянутое лучшим шотландским сукном, мой рождественский подарок, с силой притягивает меня к себе и сажает на колени. Я нехотя подчиняюсь. Но сижу натянутая как струна.

— Итак, в чем дело? Что-то не так. Скажи, меня кто-то оклеветал? Кто-нибудь позвонил и наговорил тебе всякой ерунды?

Я отстраняюсь от его руки, которой он хочет убрать мне локоны со лба.

— Тебя никогда нет дома, — запальчиво говорю я, — я никогда не могу дозвониться до тебя. «Месье придет сегодня позже!» Я не могу этого больше слышать! Такой союз мне не нужен!

— Точно! — Фаусто прижимает меня к себе. — Я лжец, предатель, подонок, скотина.

— Пусти меня! Все равно ты меня больше не любишь!

— Верно! Я ненавижу тебя. Поцелуй меня, малышка!

— Нет! Ты стал слишком толстым. Ты слишком много пьешь…

— Точно! Я обжираюсь и пьянствую. Я противен и неопрятен. О, дорогая, сегодня я обедал в маленьком ресторанчике и пил вино, красное вино в бутылке, круглой, как материнская грудь, «Сент-Амур» 1989 года, каждый глоток — блаженство. Это всегда так, когда кладешь под столом руку на коленку очаровательной женщины. И чем выше поднимается рука, тем нежнее и жарче становится кожа…

Его пальцы уже на моей левой ноге, забираются под мою красную юбку. Правой рукой он прижимает мою голову к своей груди. Я слышу, как стучит его сердце. Его запах проникает в меня.

Я люблю этого мужчину!

Но он больше не любит меня! Он не желает меня по-настоящему! Только играет со мной. Не ответил ни на один вопрос.

— Пусти меня!

Он еще крепче обнимает меня, сжимает так, что становится больно! Я кусаю его в руку.

— Да! Да! Кусай меня! Царапай меня! Сделай мне больно! Сильнее! Сильнее!

Неожиданно он отпускает меня, и я вскакиваю.

— С тобой никогда нельзя поговорить! — Я даже перешла на крик. — Я, наконец, хочу узнать, где ты пропадаешь каждую среду. Я хочу знать…

Он тоже поднимается. Гибкий, как хищная кошка. Снимает свой пиджак, кладет его на письменный стол, поворачивается ко мне спиной.

— Я полагаю, ты хочешь знать, почему я так рано вернулся. Мы приглашены. Во дворец. В Версаль. Фирма «Дом и сад» устраивает большой прием. Вручение премий за лучший дизайн тканей. Твои образцы тоже там. Ужин, затем бал. Длинное вечернее платье. Ставро принес мой смокинг?

Я не отвечаю.

— Во всяком случае, я дал согласие за нас обоих. — Он оборачивается и, паясничая, кланяется мне. — У нас не очень много времени, моя маленькая Тиция. В восемь надо выходить, иначе опоздаем. Ты успеешь собраться?

Успеть-то я успею, но хочу ли я, это еще вопрос.

Фаусто не ждет моего ответа, насвистывая, выходит в коридор и исчезает в своей ванной. Включает душ. Я слышу, как хлещет вода. Он поет еще громче, фыркает, брызгается и пускает фонтаны, как кит. Сейчас попросит, чтобы я потерла ему спину. Но я не желаю!

2

Я бегу в нашу спальню и с треском захлопываю дверь. К черту! Сегодня первая годовщина нашей свадьбы. Он и словом об этом не обмолвился. Для него вопрос исчерпан. А для меня все только начинается. Эти постоянные звонки. Обширная почта, которая теперь приходит заказным только ему лично. И лето я должна провести в Вене. А он, конечно, останется в Париже!

Я в ярости сдергиваю с себя юбку.

До сих пор я избегала устраивать сцены, потому что Фаусто всегда поворачивает все так, что виноватой оказываюсь я. Я не француженка. Я все придумываю. У меня галлюцинации. Я все вижу в неверном свете.

И самое ужасное: я не его тип!

Я нежная блондинка, с огромными глазами. Синими, как васильки! У меня крошечные веснушки и красивые, густые, золотистые волосы, мелкими завитками спадающие мне на плечи. У меня девичьи лицо и тело. Меня сравнивают с Мерил Стрип, и действительно, некоторое сходство есть. Но мои щеки круглее, а самое главное мое достоинство — мои длинные стройные ноги.

Но Фаусто равнодушен к красивым ногам!

Ему подавай большие груди. Крупных женщин! Ему нужна роковая женщина, от которой у всех захватывает дух, когда она входит в ресторан.

Он восхищается любым декольте, любой кокетливой задницей, пересекающей улицу.

Если официантка пухленькая и смазливая, он вздыхает по ней. Виляет продавщица задом — и он тает.

«Пышная и темпераментная» — вот его идеал. Ничего общего со мной. Мне нет места на его Олимпе.

Никогда я не была сладострастной богиней, тропической птицей, обольстительной хищницей, которую он ищет. Нет, я всего лишь кроткая овечка. Ах, полцарства за пышную грудь!

Хотя, подозреваю, что другие груди казались бы ему тогда еще пышнее. Яблоки всегда слаще в соседском саду.

Самое ужасное: жаловаться бесполезно!

— Я Стрелец, — сказал он во время нашей первой ссоры, — Стрельцам нужна свобода. Нами управляет Юпитер, ангел мой. Мы наполовину люди, наполовину звери, но звериное в нас обожествлено. Я полубог, моя маленькая Тиция. А полубога нельзя посадить на цепь!

Зачем же он тогда женился на мне?