Семен Малков - Расплата

– А кто этот твой друг? – не сдержала любопытства Светлана.

– Да всего лишь заместитель министра культуры, так сказать, рабочая лошадка. Министры приходят и уходят, а он там работает давно и всех, кого нужно, знает. – Иван Кузьмич выпрямился и с сожалением посмотрел на часы.

– Хотелось еще о многом с тобой поговорить, но скоро обход, мне надо в палату. Значит, договоримся так, – добавил он, принимая от нее пакет с фруктами. – Как только выйду на работу – приглашаю Нехорошева и вас знакомлю. Поверь, никакого вреда тебе это не принесет.

Приступив после болезни к работе, Григорьев по поведению окружающих и по ряду других признаков пришел к выводу, что никаких изменений пока не предвидится. Это возродило у него надежду, хотя и не успокоило окончательно. «Может, еще обойдется, отделаюсь легким испугом, – размышлял он. – Ведь умный начальник не заменит хорошего бухгалтера, а генсек умен, в этом ему не откажешь».

Воодушевленный появившейся надеждой, Иван Кузьмич работал с утроенной энергией, безоговорочно поддерживая все решения нового руководства и выполняя самые сложные поручения. Однако пережитый стресс не прошел для него даром. Хваленая выдержка его оставила: он стал резко реагировать на ошибки сотрудников, распекать их, чего раньше за ним не водилось.

С домашними у него за время болезни отношения потеплели, но, как оказалось, ненадолго. Скандал разгорелся, когда Григорьев заехал повидаться с внуком – незадолго до переезда на дачу.

В квартире он застал беспорядок: Светлана и Вера Петровна собирали и укладывали вещи, стараясь предусмотреть каждую мелочь. Света отправлялась с театром на гастроли, а бабушке предстояло просидеть на даче вдвоем с Петенькой безвыездно; потому и собирались более тщательно, чем обычно.

– Ну что, ты вроде живой и здоровый, – не слишком приветливо встретила мужа Вера Петровна. – По твоему внешнему виду понятно, что все обошлось. Только напугал нас до полусмерти.

– Станешь вдовой – убедишься, пугал я тебя или нет. – Григорьев помрачнел: ему теперь несложно испортить настроение. – На который час завтра заказывать для вас машину?

– Думаю, к двенадцати будем готовы, – немного поразмыслив, ответила Вера Петровна; потом поморщилась, будто проглотила что-то горькое, прекратила сборы и решительно заявила: – Но есть одна… просьба. Давно хотела сказать, но болел ты, а потом… неприятности эти у тебя на работе. – Она сделала паузу, подбирая слова, чтобы высказать все в возможно мягкой форме. – Так вот. В наше отсутствие ты завел на даче собственный медпункт. Прошу я тебя: до нашего приезда – ликвидировать.

Видя, что Григорьев побагровел и умоляюще взглянул на нее, указывая глазами на дочь, бросила еще жестче:

– Не нужно на меня так смотреть! Света – взрослый человек и все знает. Потребуется тебе медицинская помощь – вызову. А если еще какая нужна – поищи на стороне. Мы об этом давно уже договорились. А у нас ребенок там будет жить!

«Надо же! Все знает… И Света тоже… Совсем не любит меня больше Вера, раз терпела это столько времени», – уныло думал Григорьев. Ничего не ответил, опустился в кресло. Как выполнить ее требование? Не так-то это просто…

Медпункт на территории государственной дачи он приказал создать специально для своей любезной Алены. Считал, что убил сразу двух зайцев: во-первых, решил проблему – кем заменить в постели болезненную жену. Случайных связей он боялся, был однолюбом, не стремился к переменам и разнообразию, а тут – подходящая женщина.

Во-вторых, обеспечил, как ему казалось, соблюдение внешних приличий. Елена Александровна – замужем, у нее трое детей; с мужем живет дружно. На даче он с ней никогда не проводил ночь вместе, общались они только при закрытых дверях, во время процедур.

«Кто же мог натрепаться? – терялся в догадках Иван Кузьмич. На даче никому это точно неизвестно, да и кому понадобилось доносить жене?.. Наверно, все же этот паршивый сутенер, муж Алены, отомстил, – решил Григорьев. – Ну и сукин сын! Я им и квартиру, и прописку московскую сделал, на шикарную работу устроил, а он… Из-за детей, что ли? Но давно знал – и молчал! Вот и делай после этого добро людям!» – искренне возмущался он в душе. Однако что ответить жене?

– А если я не сделаю того, что ты просишь?

– Мы не переедем на дачу; правда, Светочка? Нам, как ни странно, хочется себя уважать. Или ты думаешь, что мы должны терпеть присутствие этой женщины и пересуды обслуги? По-моему, кто-то хотел соблюдать приличия! – язвительно и твердо заявила Вера Петровна.

– Ну и куда же вы денетесь с ребенком? – уцепился за последний аргумент Григорьев.

– Придется отправить Петеньку с детским садом, хоть мне это не по душе. Кроме болезней, он ничего хорошего оттуда не выносит. – Вера Петровна явно обдумала все заранее.

– Ну а сама ты… в городе все лето торчать собираешься или, может, к своему профессору побежишь? – не выдержал Григорьев – и тут же пожалел о сказанном.

Вера Петровна побледнела, выпрямилась, потом лицо ее запылало негодованием. Светлана, тоже бросив сборы, встала рядом с матерью.

– Ну вот что, Ваня, – тихо, печально произнесла Вера Петровна, чувствуя слабость от охватившего ее волнения, – прости, но ты сам напросился. – Собрала все свое мужество и заявила ему в глаза окрепшим голосом: – Все эти пять лет я не имела личной жизни, свято соблюдала правила, установленные тобой. Отреклась от себя. Спасибо, выручил внучок. Ему я отдавала всю неистраченную заботу и любовь. Соблюдала приличия. Но теперь – все!

Вера Петровна бесстрашно смотрела на притихшего Григорьева.

– Ты хочешь жить в свое удовольствие, не считаясь с нами? Пожалуйста! Но и мне дай свободу! Я ведь не старуха. Попрекаешь меня Розановым? Ну что ж, он одинок и, кажется, все еще ко мне неравнодушен. Да и, no-правде сказать, хоть и вечность пролетела, чужим мне не стал.

При этих словах Иван Кузьмич вскочил с места, будто подброшенный пружиной.

– Только посмей пойти к нему, только попробуй сказать о Свете! – заорал он во весь голос и осекся, увидев, как у дочери вытянулось лицо; но остановиться уже не мог. – Ну и пусть узнает! Все становится известным – рано или поздно. Кто ее вырастил, кто отец? Я, и только я! Он до сих пор ничего не знает! Тоже мне папаша. – Тут он ощутил боль в сердце и тяжело опустился на стул, схватившись за грудь и бормоча: – Ну вот… С вами снова инфаркт заработаю…

Боль отпустила неожиданно, как и возникла. Надо держать себя в руках, говорить спокойно.

– В общем, так. К вашему приезду на дачу медпункта там не будет. Очень жалею, что погорячился и сказал лишнее. Прошу прощения, – особенно у тебя, Светлана. К старости глупеть стал. Бывает. Но тебя, Вера, предупреждаю: если что до меня дойдет про вас с Розановым – я его уничтожу! Не физически, конечно, – морально и материально. Сделаю так, что его отовсюду выгонят. Козам на огороде будет лекции читать! Имею право: немало он мне крови попортил! – С этими словами, чувствуя себя опустошенным и больным, Григорьев, почему-то прихрамывая, вышел из дома и направился к ожидавшему его «членовозу».