Татьяна Веденская - Думаешь, это любовь?

Ознакомительный фрагмент

«Сама ешь на полу, если тебе хочется». – Она отвернулась, прошла мимо еды, сделав маленький променад по окну, осмотрела окрестности. Что там поделывается в мире за стеклом? Уже стемнело? И даже звезды? Ах, какая красота.

– Давай ешь и не кобенься, – потребовала я, пододвигая к ней миску.

Мы с Шушерой жили вместе семь лет. Без всякого сомнения можно сказать, что это были мои самые прочные отношения за всю жизнь. Вопрос – почему? Может, мне попадались не те мужчины. Или у меня слишком хорошая кошка. Я залезла на широкий подоконник и села с ней рядом. За окном светила полная луна. Она висела в небе, как фонарь. Сейчас делают такие лампы, белые-белые, энергосберегающие, дающие очень холодный свет. А здесь энергосберегающая луна. И звезды, мелькающие то тут, то там из-за облаков. Впрочем, звезд я почти не видела, слишком ярко горел огнями проспект Мира со своей рекламой и машинами. Я жила на восьмом этаже, последнем, в старой сталинке. И безумно любила свой дом.

– Вот и снова будем мы одни. Только я и ты, – пожаловалась я.

Шушера с удивлением посмотрела на меня, словно хотела спросить: «А что, сейчас что-то не так?»

– Ладно, это неважно. Ну ее, эту любовь. Видимо, ее нет на свете. Вернее, не так. Она есть, но только первые пару месяцев. Помнишь, как Саша мне розовый букет под дверь положил, а я наступила на него босой ногой и ногу распорола? А он потом мне ее бинтовал. Было очень даже романтично. Он так убивался, а я его утешала, утешала. Почему все всегда заканчивается?

Кошка молча смотрела в окно. Она была прекрасна. Я откинулась чуть назад и тоже подняла глаза к небу.

Хотела бы я встретить настоящую любовь. Только что это за зверь такой, почему его никто не видел? Чтобы долго и счастливо и потом на тот свет в один день. И как это должно, кстати, технически произойти? Авиакатастрофа, что ли? Так тогда не только мы в один день, но и еще человек сто-двести. Нет, так не пойдет. Суицид? Но я же хочу жить долго!

– Ой, ты видела? – неожиданно дернулась я.

Прямо перед моими глазами медленно, как в кино, очень яркая звезда спланировала к горизонту. Я зажмурилась и торопливо загадала желание. То самое, что было у меня в голове в тот момент, – чтобы жить с НИМ долго и счастливо и умереть в один день. Глупость какая, с кем – с НИМ? А потом я открыла глаза и увидела, как у моей падающей звезды вдруг замигали красные огоньки. Посадочные маячки. Тоже мне звезда!

– Самолет! – хихикнула я. – Видишь, Шушера, какая у тебя глупая все-таки хозяйка. А если бы это и вправду была звезда? Получается, что я даже не додумалась загадать себе чего-то приличного. Любовь, понимаешь. Я тут не знаю, как с одной-то разделаться, а уже о другой мечтаю. Лучше бы я себе отпуск загадала в Египте. Без никого. Или чтобы мы с тобой поехали на Алтай. Ты хочешь на Алтай, Шушка?

Глава 2

Какая-то ненормальная!

Моя жизнь пуста и бессмысленна, но она мне нравится. А это уже немало, думается мне. Я не из тех, кто помешан на поисках смысла жизни. По мне, так он в том, чтобы поскорее началось лето, а то на майские чуть ли не снег обещали. И ведь не ошиблись, вороги. Когда мы с Сашкой добрались до папиной избушки (без курьих ножек, а просто на деревянных столбиках), небо заволокло тучами, поднялся противный ледяной ветер и сверху посыпалась мокрая белая крупа.

– Вот ведь, блин! – вырвалось у Саши, и «дворники» его машины часто-часто засеменили по лобовому стеклу. – Лучше б мы дома остались.

– Это точно, – согласилась с ним я, стараясь не смотреть в окно. Я бы однозначно предпочла остаться дома, причем так, чтобы он у себя, а я у себя. Выходные прошли бы куда удачнее. Даже кошка возмущенно вопила в дорожной сумке, отказываясь дышать свежим воздухом. И только мой папа, как всегда, сиял улыбкой неисправимого оптимиста. Он был уверен, что у природы нет плохой погоды, если есть хорошая телогрейка и кирзовые сапоги.

– О, а вот и наша молодежь подтянулась! – радостно развел руками он и расхохотался, глядя на то, как мы вылезаем из машины, полные сомнений и тревог. – Давайте-ка подтягивайтесь. Сейчас будем разжигать мангал.

– Вам помочь? – из чистой вежливости поинтересовался Саша, надеясь, что после прошлого раза мой папа поостережется его просить о чем-либо.

Я перепрыгнула лужу и предусмотрительно шмыгнула в дом. В прошлый раз, осенью, Саша так сильно ливанул жидкости для растопки на огонь, что бутылка у него в руках вспыхнула и взорвалась. Саша выбросил ее в огород и долго прыгал на месте и орал, что он горит, а мы бегали вокруг и не знали, что делать. Надеюсь, сегодня все обойдется. Что же касается меня, то от картины туч наверху и непроходимой грязи и луж внизу я сразу же почувствовала себя совершенно больной. Я нашла свое старое любимое одеяло, огромную колючую верблюжку, залезла на диван, захватив с собой старую, зачитанную до дыр книжку про каких-то героических революционеров, и буквально через двадцать минут уже спала чистым невинным сном. Свежий воздух, верблюжка, теплые носки, папин гулкий хохот за окном. Плюс героические революционеры и мерное постукивание капель (или крошек, как сказать?) по металлической крыше. В общем, от такого коктейля кто хочешь уснет, а уж я и подавно.

– Ба, а кулема-то наша задрыхла! – сквозь сладкую дрему услышала я. Кажется, на этот счет мои родные отпустили еще немало шуток, но я спала, и мне не было до них никакого дела. Проснулась я только к застолью, через два или три часа, когда мама уже суетливо накрывала на стол, стараясь сильно не шуметь, чтобы не разбудить меня, но при этом так, чтобы я все-таки проснулась.

– Ой, мам, ты тут? А я заснула, – потянулась я.

– Мы уж поняли. Оставила своего кавалера и храпеть. Кто ж так делает?

– Я делаю, – невозмутимо пожала плечами я.

– Ну и бросит он тебя, – фыркнула она. – Мужчине нужно внимание. А ты опять за своих революционеров хватаешься. Сто раз ведь читала.

– Ну и что. И пусть бросает, – улыбнулась я, не высовывая из-под верблюжки ничего, кроме носа.

– Что? – повернулась ко мне мама. – Ты так легко об этом говоришь? Уж не задумала ли чего?

– Например, чего? – нахмурилась я. – Мам, это моя личная жизнь.

– Нет, не твоя личная. Это остаток моей общественной. Ты что же только о себе и думаешь? Надо было мне родить побольше детей, но кто ж знал, что ты у меня такая беспутная вырастешь. Тебе двадцать восемь лет, некоторые к твоим годам уже по двое детей имеют, а ты…

– Вот именно, мам, по двое детей и по два развода. Не надо, пожалуйста. Не готова я к семье. На Западе, между прочим, в моем возрасте…

– Мы не на Западе, – возмутилась она. – Не готова она, понимаешь ли. Да ты и не будешь готова. Не надо к этому готовиться.