Путь к себе - Елена Купцова

class="p1">— Тогда сделаем так: мы с Ликой поедем развозить листовки, а вы топайте прямиком к Белому дому. Мы вас завтра сменим. Будем дежурить посуточно, столько, сколько надо. — С Ликой стоит поехать Нико, — быстро вставила Вика. — Если не хватит листовок, могут доснять у его знакомой.

Лика поймала на себе отчаянный, умоляющий взгляд Мити. Ей вдруг стало весело.

— Если не хватит, размножим в моей редакции, — сказала она, имея в виду газету «Московит», которая опубликовала несколько её статей из жизни молодежи.

— Но… — попыталась было возразить Вика.

— Виктория, иль я тебе не люб? — пропел басом Нико, залихватски подмигнув Лике. — Можешь не беспокоиться, если что, жизни не пожалею, а из огня вынесу.

— Типун тебе на язык, болтун, — не выдержала Лика.

— Никто-о-о меня не понимает, — продолжал тянуть Нико. — Рассудок мой изнемога-а-ает, и молча… Все, все, я же сказал: «молча», — спохватился он и направился к двери. Вика, поджав губы, за ним.

— Поехали вместе, — предложила Лика. — Мы вас подвезем, а то транспорт по Кольцу не ходит.

— Эй, Василий, ты что, заснул? — окликнул Митя толстого губастого парня, который за все время не проронил ни звука.

Он нехотя пошевелился в кресле, обвел присутствующий узкими щелочками глаз и, колыхнув пухлыми щеками, сказал:

— Я — с Ликой. Поеду листовки раздавать.

— Вот это не имеет смысла, старик, — возразил Митя. — Мы и так справимся.

— Действительно, Вась, не стоит, — поддержала его Лика. — Ещё неизвестно, как все обернется. А мы с Митей, в случае чего, можем влюбленную парочку изобразить.

Что-то темное мелькнуло в глазах у Василия, мелькнуло и пропало.

— Тогда я пошел.

— Куда? — в одни голос спросили все.

— Домой. Я родителей обещал на дачу отвезти.

— Мамой клянусь, и такого еще не слышал! — горячо воскликнул Нико. — Какая дача?!

— Обыкновенная, шесть соток, две комнаты и веранда.

— Да ты просто стру…

— Не надо, Нико. — Лика предупреждающим жестом удержала его за руку. — Дело ведь сугубо добровольное.

— Тоже верно.

Нико передернул плечами и вышел в коридор. За ним потянулись остальные.

— Ты знаешь, он, кажется, из-за тебя не пошел.

Лика внимательно следила за дорогой и не сразу поняла, о чем это он.

— О ком ты?

— О Ваське. По-моему, он из-за тебя не пошел.

— Какая ерунда! Он всегда был «вещь в себе». Как бы это… Мужичок себе на уме.

— Все верно, но он сегодня чуть ли не первый позвонил, все спрашивал: «А кто будет? А еще?»

— Ты слишком упрощаешь, Митя. Это же уму непостижимо, что сейчас происходит. Видел, что там творится? Десятки, может, сотни тысяч людей, обыкновенных, как ты и я, без приказа посмели «выйти на площадь». Помнишь, как у Галича: «Сможешь выйти на площадь в тот назначенный час?»

— Угу.

— Они сумели, а кто-то не сумел. Такой вот тектонический разлом в обществе.

Митя, уже не таясь, смотрел на нее во все глаза. То, что она говорила, было абсолютно созвучно его мыслям и чувствам. Они вообще с полуслова понимали друг друга, и он к этому привык, перестал удивляться и позволил себе просто наслаждаться этим.

Он уже понял, о чем она говорит, понял, что согласен, и теперь слушал, как она это говорит. Ее возбужденный голос, шальной удалью блестящие глаза, раскрасневшиеся щеки. Он боролся с искушением стиснуть ее в объятиях, затормошить, зацеловать эти нежные, причудливо изогнутые губы. Умом понимал, что это не ко времени, сдерживался и проклинал себя за нерешительность.

Вот у Нико таких проблем возникнуть не могло. «Никогда не дави в себе голос природы, старик, — сказал он как-то Мите. — Посуди сам, чем ты рискуешь? В худшей случае схлопочешь по физиономии. Она, как известно, не фарфоровая, не расколется. А в лучшем…» Лицо его расплывалось в широченной улыбке, от уха до уха, улыбке Чеширского кота, брови над засветившимися глазами многозначительно плясали.

Митя улыбнулся воспоминанию. Как у него все просто, даже завидно, ей-богу! У самого Мити никогда так не получалось.

— Ты что смеешься? — осведомилась Лика.

— Представил себе Нико на баррикадах. Он ведь и там будет девушек клеить.

— А как же! — подхватила Лика. — Наш джигит — он и в Африке джигит, не то, что у Белого дома.

Они уже объехали пол-Москвы. Бросали машину в каком-нибудь безлюдном уголке, чтобы не «засветить», и шли по улицам, по дворам, к станциям метро, расклеивая по пути свои листовки.

Народу на улицах заметно прибавилось. Видно, преодолев первый шок от обрушившихся на них новостей, люди, как это всегда бывает в минуты кризиса, потянулись друг к другу, захотели ощутить себя частью целого, общего организма. Около приклеенных листовок тут же собирались люди, читали, стояли молча, внимательно и настороженно провожая глазами молодых людей.

— Народ безмолвствует, — процитировала Лика. — Неужели народ опять безмолвствует?

Чем больше они удалялись от центра города, тем спокойнее становилось вокруг. Здесь в отличие от Садовой наземный транспорт ходил, люди спешили по своим делам, казалось, ничего не случилось.

Только мгновенно, как из-под земли вырастающие кучки молчаливых людей перед белыми бумажками на стене были как знак белы.

— Безмолвствуют? — переспросил Митя. — А тебе не кажется, что это получается очень красноречивое молчание, я бы даже сказал, громкое. И потом, большинство никогда не бывает героями. Эго залог выживания человеческого рода. На баррикады лезут сотни или тысячи, а миллионы им не мешают, то есть молча поддерживают. Сама посуди, мы с тобой уже несколько часов по городу мотаемся, и никто даже не попытался нас остановить.

— Тьфу-тъфу-тъфу, — торжественно провозгласила Лика.

Они по-своему очень ответственно взялись за это рискованное дело. Любой, кто читал шпионские романы, знает, что есть два основных способа уйти от слежки и остаться незамеченными: либо стать совсем тусклым и прозрачным, чтобы тебя в упор не видно было, либо, наоборот, нацепить что-то яркое, сразу бросающееся в глаза и в нужный момент с этим предметом расстаться. Человеческий глаз сначала фиксирует броские детали, а потом уже все остальное.

Лика спрятала волосы под зеленой бейсбольной кепкой, накинула свободную яркую курточку и сразу превратилась в сорванца-подростка. Митя ограничился красным пластиковым козырьком и полосатой жилеткой поверх футболки.

Завидев милиционеров или патрульную машину, они мгновенно прятали листовки и превращались в обычных уличных зевак. Один раз они видели, как солидный краснолицый милиционер, протолкнувшись сквозь толпу, принялся изучать только что наклеенную листовку, сорвал и, скомкав, засунул в карман.

— Не толпиться здесь! — прикрикнул он, сурово оглядев окружающих его людей. — Расходитесь!

Люди молча отступили. Никто не проронил ни слова.

Дело шло к вечеру. Сумерки понемногу сгущались, окутывая город таинственном пеленой. Когда они подъехали к