Правила бунта - Калли Харт

жутко пушистого кота из-под зажима планшета и убирает ее в ящик, подальше от лишних глаз. Позже она будет удивляться, почему это сделала. Для нее это не будет иметь ни малейшего смысла. Но я знаю, почему это произошло. Женщина любит этого кота и сделает все, чтобы защитить его. Он, во всех смыслах и целях, так же важен для этой медсестры, как дитя ее плоти и крови. Примитивная, животная часть ее мозга распознала Пакса как опасное существо, и ее первым инстинктом стало защитить своего ребенка, чтобы это острозубое чудовище не попыталось его съесть.

Женщина хмурится. Протягивает мне через стойку скрепленный степлером документ.

— Заполните это и принесите сюда, когда закончите.

Справа от меня Рэн качает головой.

— Сначала лечение. Документы потом, леди.

Некоторое количество обаяния сейчас не помешало бы. Теплая улыбка и какой-то затяжной зрительный контакт, скорее всего, сразу же отправили бы меня к врачу. Пакс не знал бы, как очаровать кого-то, даже если бы от этого зависела его жизнь. Рэн вполне способен включать харизму, когда прибывает в подходящем настроении, но такое настроение его редко посещает. Он самый упрямый и конфронтационный человек, которого я когда-либо встречал, и скорее, попытается запугать эту женщину и заставить ее подчиниться, чем изберет более легкий и приятный путь. К несчастью для меня, я являюсь самым очаровательным членом нашего общества, состоящего из трех человек, но сейчас не в том положении, чтобы флиртовать с Тарой. Не с воображаемым голосом моего члена, вопящим во всю мощь своих воображаемых легких о помощи. Это чертово чудо, что я вообще еще стою на ногах.

Тара смеряет Рэна злобным взглядом.

— Нам нужно знать историю его болезни. Аллергии. Прошлые травмы. Подобного рода вещи. — Она медленно произносит каждое слово, как будто думает, что он немного тугодум и, возможно, не сможет понять, что та говорит. — Мы также должны убедиться, что у него есть стра…

— Если ты скажешь «страховка», да поможет мне бог, я разнесу здесь всю мебель, — рычит Пакс. — Если кто-то ранен и страдает, ему нужно помочь, прежде чем вы, стервятники, убедитесь, что ваши карманы будут набиты.

Тара вздыхает. Порыв воздуха звучит так, словно он поднялся из подвала ее усталой души.

— Посмотри внимательно. Я — медицинская сестра. Я не набиваю карманы ничем, кроме неоплаченных счетов, приятель. А сейчас ты хочешь стоять здесь и спорить о коррумпированной системе здравоохранения, которую я абсолютно не в силах исправить? Или хочешь сесть вон там и помочь заполнить эти формы, чтобы мы могли зашить пенис твоего друга? — Она мрачно смотрит ему прямо в глаза.

Пакс сверкает зубами, выхватывая бумаги и наклоняясь через стойку, чтобы взять одну из ее ручек — блестящую, золотистую с розововолосым троллем, прикрепленным на конце.

— Две минуты. Если займет больше времени, мы начнем штурм.

— Поступай как знаешь, малыш.

Сижу на шатком стуле с закрытыми глазами, потный, с обнаженной грудью и подавленный, в то время как мои друзья спорят над ответами анкеты на бланке. Я предоставляю информацию, когда меня толкают, но в противном случае позволяю им продолжать. Все, о чем я могу думать — это тяжелое, влажное, пульсирующее ощущение между ног и то, что комната, кажется, качается.

В конце концов парни заканчивают с бумагами и относят их Таре, оставив меня, растянувшимся на стуле, жалобно стонущем, как раненое животное. Я погружаюсь в странное состояние транса, только этот транс не мирный и расслабляющий. Это больше похоже на психический паралич, когда ты окружен бесконечной паникой, и кажется, что мир вот-вот закончится, но твое тело полностью заморожено, и ты ничего не можешь с этим поделать.

— Вау. У тебя такой вид, будто сегодня выдался тяжелый день.

Голос.

Женский.

Вообще-то, довольно сексуальный.

Слегка хриплый, необычный звук прерывает оскорбления, которые я бросал в свой адрес. Открываю глаза, смотрю вверх и… Вау! Я выпрямляю спину, словно кто-то только что засунул мне в задницу шило. Ноги от ушей. Красивые миндалевидные глаза глубокого, насыщенного коричневого цвета, цвета земли после ливня. Они так завораживают, что на секунду забываю о крови, стекающей по моим ногам, и все, что могу делать, это смотреть.

Волосы у нее растрепанные, представляющие собой ворох тугих, длинных локонов. Переносица девушки усыпана веснушками, что придает ей девичий вид, который противоречит ее очень заметным изгибам, подчеркнутые обтягивающей футболкой с эмблемой NASA и черной джинсовой юбкой. У нее бледная кожа, цвета свежих налитых сливок. На щеках играет румянец, словно она только что вышла из чересчур жаркой комнаты.

Я никогда в жизни не видел никого более чертовски красивого.

— Никогда не думала, что увижу лорда Ловетта, сидящим в больничной приемной в одном нижнем белье, всего в крови. Господи, ты... — Она смотрит на мою промежность. — Тебя ведь не порезали, верно?

Девушка знает, кто я. И мой титул она произнесла без всяких эмоций. Это ненормально. Большинство людей не могут произнести слова «Лорд Ловетт» без усмешки на губах или восхищения в глазах. Эта девушка произносит слова так, будто это просто слова. Набор букв, связанных вместе, и ничего больше. Без намека на землю, богатство или привилегии, связанные с ними.

— Прости? Мы уже встречались?

Незнакомка выгибает бровь, оценивая мой причудливый внешний вид, и я запоздало понимаю, что она видит. Боже, это гребаная катастрофа.

— О, только раз или два, — говорит она. — Каждый день за последние три года. Ты ведь шутишь, правда? — Затем смеется, подтягивая ремень сумки выше на плечо. Мне ничего не остается, как рассмеяться вместе с ней.

— Конечно. Прикалываюсь над тобой, — соглашаюсь я. — Ты ведь меня знаешь.

— Ага, ты всегда выкидываешь трюки и валяешь дурака на английском.

Английском? Урок английского? Эта чертова Афродита учится в Вульф-Холле, а я ее раньше не замечал? Как это вообще возможно? Три года? Я три года не замечал эту девушку? Это невозможно.

— Да. Ну... Английский — это скучно, верно? Надо же как-то развлекаться.

Улыбка сползает