Мэри Стюарт - Гром справа

«Он так говорит?»

«Да. Он сказал, что ты и англичанин подозреваете какую-то тайну, это правда, да? Вот почему ты задавала мне все эти вопросы! В чем ты меня обвиняешь?»

«Тебя? Ни в чем».

«Это неправда! — Грудь Челесты бурно вздымалась и опускалась, лицо раскраснелось, глаза сияли. Она выглядела очень красивой. Дженнифер с ужасом увидела, что за одним ураганом здесь неизбежно следует следующий. — Думаешь, я ее отравила?»

Дженнифер попыталась убрать раздражение из голоса. «Челеста, не будь ты глупой! Конечно, нет! Это не имеет к тебе никакого отношения. Уверяю…»

«Тогда что, по-твоему, неправильно? Что ты подозреваешь? Что может быть не так?»

«Ничего! Ничего, что имеет к тебе хоть какое-то отношение! Поверь, Челеста! Никто не способен вообразить ни на секунду, что ты не делала все, что могла, для… мадам Ламартин».

«Но вчера ты задавала мне вопросы, обвиняла меня, что я не рассказываю, а я ничего не знаю…»

«Это не так. Прости, что я так задаю вопросы. Мне было интересно, и я хотела выяснить. Но я тебе верю, честно».

«Тогда в чем тайна?» — требовательно выпалила Челеста.

«Послушай. В том, что тебя касается, никакой тайны нет. Вопросы, которые мы с англичанином задаем — наше личное дело. Они касаются смерти этой женщины, но не касаются тебя, в этом я клянусь. Этого с тебя хватит?»

Но Челеста продолжала ныть: «Я нянчилась с ней и была с ней почти до самой ее смерти. Это меня касается. Я имею право знать, что ты подозреваешь».

Дженнифер собрала обрывки терпения и постаралась принять достойный вид. Она сказала тихо: «Не могу тебе сказать, Челеста. Если ты не принимаешь все мои уверения, придется удовлетвориться одним простым фактом. Я ничего не могу рассказать тебе сегодня».

«Сегодня?» Голос девушки поднялся вверх, она наклонилась вперед, ее тело напряглось и задрожало. Очень яркие глаза. Дженнифер с ужасом увидела симптомы надвигающейся истерии.

Она сказала быстро: «Слушай, дорогая…»

Но девушка не обращала внимания. Она еще больше наклонилась и закричала, обвиняя: «Сегодня? Да, скажи мне это, мадмуазель англичанка? Что случится сегодня? Почему ты такая, с белым лицом, и руки твои трясутся, и твои глаза, да, твои глаза ждут!?»

«Что, ради Бога, ты имеешь в виду?»

«Весь день ты такая, — кричала пронзительно Челеста. — Я видела тебя! Шныряешь и смотришь и любопытствуешь… Я видела тебя! Да! Я наблюдала за тобой, тоже! А теперь сегодня… Чего ты ждешь? Чего ты высматриваешь в окнах? Чего ты ищешь в долине сегодня?»

«Челеста, ради Бога…»

«Полицию!?»

Шаги в коридоре. Мягкие шаги монахини. Дженнифер встала, сама уже вся трясясь. «Попридержи язык, ты, чертова идиотка!» Новая атака на ее и так неспокойные нервы тоже довела ее почти до истерики. Никогда раньше она так не говорила. Но грубые слова подействовали. Челеста захлебнулась криками и осела на кровати. Когда она снова заговорила, ее голос был таким же враждебным, но хоть тише.

Она сказала, почти триумфально: «Я была права, видишь? Луи сказал, что англичанин виделся с жандармом утром, а потом поехал в полицию. Поэтому нечего морочить мне голову и говорить, что все в порядке!»

«Я этого не говорила! Я сказала, что это не касается тебя!»

Челеста соскользнула с кровати и стала к Дженнифер лицом. Ее глаза отражали огонь свечи. «Но это касается монастыря, мадмуазель, и это неправильно, чтобы ты, иностранка и пролаза, приносила нам неприятности. Я тебе не позволю, я!»

«Челеста, куда ты идешь?»

Девушка обернулась, рука на дверной ручке. «Говоришь, это меня не касается, мадмуазель… Может и так, но есть такие, кого это касается!»

Дженнифер рванулась вперед. «Нет, Челеста! Не нужно беспокоить мать-настоятельницу…»

«Мать-настоятельницу? — Челеста еще раз обернулась с горящим взглядом. — Я не иду к матери-настоятельнице! Это касается доньи Франциски, посмотрим, как ты ответишь ей, мадмуазель англичанка!»

Поступок Дженнифер был совершенно инстинктивным. За секунду ситуация переменилась — раньше она просто действовала на нервы, теперь стала опасной. Поэтому она не задумываясь приняла меры — прыгнула через маленькую комнату и схватила Челесту за руку. Оттянула девушку и захлопнула дверь.

Девушка развернулась, быстрая, как кошка. «Пусти!»

Дженни попыталась говорить спокойно: «Послушай, пожалуйста…»

«Пусти!» Челеста начала драться, освобождать свою руку и рваться к двери. Когда она дотянулась до дверной ручки, Дженнифер еще крепче вцепилась в нее. «Пусти! — Челеста всхлипывала и билась об дверь. — Я расскажу… донье Франциске… — за дверью опять раздались шаги, где-то щелкнул замок. — Пусти!» И Челеста набрала воздуха, чтобы завизжать.

Дженнифер спросила отчаянно: «Предупредишь эту убийцу?»

Тело девушки напряглось в ее руках, затихло. Всхлипы прекратились. Дженнифер отпустила ее и отошла. Она чувствовала себя больной и будто не в реальном мире. Села на кровать и уставилась в пол. Сигарета лежала там, куда она ее уронила, и лениво тлела. Наступила на нее и раздавила. Челеста спросила: «Что ты сказала?»

Дженнифер посмотрела ей в глаза. Девушка стояла на том же месте, но уже ничего героического из себя не изображала. И больше не была красивой. Заострившееся лицо с резкими чертами, тело без костей прислонилось к двери, только поэтому и не падало. Тихий невыразительный детский голос. «Теперь тебе придется мне рассказать, знаешь?»

«Да. Да, теперь придется рассказать. Ты лучше сядь».

«Я хорошо себя чувствую». Дженнифер посмотрела в темное окно, в долину, где ураганный ветер летал над полегшей травой. Ни света, ни движения. Но она слишком устала, чтобы беспокоиться. Челеста сказала от двери: «Продолжай».

Дженнифер вздохнула и начала говорить…

Наверно, было ошибкой, первой рассказывать все это Челесте, но этого невозможно было избежать. Неотвратимо она приближалась к ужасному обвинению. А потом приходилось делать следующий шаг. Если Дженни и представляла, как рискованно разбивать идола перед его почитателем, она за этот день перенесла слишком много, чтобы принимать в расчет какие-то опасности, в которые она вынужденно залезла. Совершенно истощенная дневными ураганами, она и не смотрела на свою слушательницу, рассказывала историю, как лектор, и глядела в окно.

Она говорила прямо и бескомпромиссно о горечавках, о недоверии, подозрениях. Она рассказала о письме, которое нашла за триптихом, о том, как твердо решила расследовать обстоятельства смерти кузины и, в конце концов, о ночном беге по горе и о том, что там случилось. «И что моя кузина там делает, я не знаю, но это не важно, узнаю скоро. Что важно, так это, что твоя донья Франциска увязла в этом по шею, и это что-то такое опасное, что она ни перед чем не остановится, только бы не дать нам задавать вопросы. И я стояла там и слышала ее, четко и ясно, как она шантажом заставляла Пьера Буссака убить мою кузину Джиллиан…»