Красивый. Наглый. Бессердечный - Кира Туманова

В груди раскручивается вихрь раздражения, закручивает все органы в узел. Хочется встать и пройтись по палате, открыть окно и вдохнуть свежий воздух, чтобы остудить голову.

Но я не могу!

Я злюсь на Кира, на себя, на ситуацию. Нужно как-то жить дальше, но я не способна это сделать, пока не расквитаюсь с прошлым. Не разберусь окончательно, кто он такой. Почему-то мне это очень важно!

Наверное, нужно позвать кого-то из персонала, но я стесняюсь. В больнице так тихо, что кричать и беспокоить медсестёр мне кажется глупо. Я же не умираю, и они не психологи...

Утром я с нетерпением наблюдаю, как та же молодая медсестричка сосредоточенно набирает в шприц лекарство из ампулы. Я жду этого укола, как манны небесной. Кажется, стоит немного унять физическую боль, и на душе станет легче.

- Ну вот и всё, - доброжелательно бормочет она, протирая место укола, - скоро подействует. - Смотрит на меня пристальным долгим взглядом и вдруг добавляет. – Сегодня бледненькая, спала плохо. Не переживай, придёт скоро твой.

И от этого «твой» я вдруг успокаиваюсь, а по груди разливается тепло, и становится легче. Лучше, чем от укола с обезболивающим.

Оправляю подол здоровой рукой и откидываюсь на подушку. Надо же, Рейгис – «мой», даже звучит забавно.

С улыбкой смотрю на неё. На груди бейджик с именем Виктория, только сейчас замечаю.

Надо же, даже в этом сейчас я вижу какой-то тайный смысл. Наверное, если бы её звали Ада, я бы скисла. Но Виктория – это воодушевляет.

- Когда улыбаешься, такая миленькая. – Добавляет медсестра. – Без очков, вообще, просто куколка. Почему ты их носишь?

- Не могу, - пожимаю плечами. – Я без них почти не вижу ничего.

- Линзы, - она оттягивает нижнее веко, демонстрируя достижения офтальмологии. – Видишь, всё не страшно. Можно даже цвет глаз менять.

- Потом, когда выпишусь, - хочу отмахнуться от неё.

- Да брось. – Фыркает. - Ты в больнице лежишь. Когда ещё такая возможность будет? Скажи на обходе, что после аварии зрение падает, тебя офтальмолог посмотрит.

- Наверное, можно, - тяну неуверенно. И зачем-то добавляю смущенно. – А у вас есть зеркальце? Может быть расческа.

Это не я говорю, это кто-то другой моим голосом. Произношу, и самой становится стыдно за себя. С чего бы медсестре делиться расчёской, это негигиенично и вообще, как-то...

- Простите... – краснею, - мне бы как-нибудь передать маме, чтобы она принесла косметичку.

Но медсестра неожиданно похлопывает меня по руке.

- Ну вот, другое дело. Я раньше в неврологии работала, знаешь, какие к нам женщины после инсультов поступали. А, как лучше становится, первым делом хотят на себя посмотреть и прихорошиться. Нормально всё, не смущайся. Найдём, встретишь своего при параде!

Укол действует или позитивная медсестра поднимает настроение, но почему-то и правда, становится легче.

Вика, вываливает передо мной целое богатство – и тушь, и тени, и какие-то тюбики. Мне даже боязно к этому прикасаться.

Краситься я не умею. Поэтому заимствую только румяна и слегка наношу их на скулы. Уже устала слушать о том, какая я бледная.

- Ну вот, настоящая красавица, твой просто обалдеет. – Щебечет медсестра, и от этого «твой» я розовею так, что румяна становятся не нужны.

Я мучаю Елизавету Дмитриевну жалобами на мутное зрение, долго щурюсь и прикрыв один глаз сообщаю, что почти не вижу. Мне неловко перед лечащим доктором, она, и правда, за меня переживает и видит в этом последствия черепно-мозговой травмы.

Но, зато, уже через час меня осматривает офтальмолог.

Усатый врач долго ворчит, и убеждает, что причина моих проблем с глазами в никуда не годных очках, которые мне «будто в переходе подбирали».

Я смущённо молчу, потому что для доктора это кажется полной дичью, но мои очки именно там и куплены. Что делать, хорошая оправа и индивидуальные линзы стоят целое состояние. Доктор уходит, оставив мне рецепт на очки. А я обещаю себе, что первым делом, как только появятся деньги, разживусь и хорошей оправой, и контактными линзами. Врач меня знатно напугал.

Весь день, я как на иголках. Боюсь, что Кир придёт во время врачебного обхода или застанет меня выслушивающей лекции от офтальмолога. Даже больничную гречку я съедаю с такой скоростью, что она исчезает во мне, как в топке. Не хочу при нём жевать!

И всё время веду в голове с Киром воображаемые диалоги. И, конечно, мои ответы остроумны и непринуждённы.

К вечеру внутри растёт беспокойство, я не замечаю, что принесли ужин. Просто сижу и жду. И, если честно, уже не верю, что он придёт. И на душе становится так тоскливо... И мне уже стыдно за свои приготовления.

К восьми часам, я уже чётко осознаю – Кир не придёт. Всё-таки я его обидела. Он же гордый!

Чтобы отвлечься, пытаюсь читать. Стараюсь проникнуться страданиями влюблённого Хитклифа, но он меня сейчас только раздражает. Ни крошки не осталось от прежнего восхищения.

И в тот момент, когда глаза уже невозможно печёт от подступающих слёз, открывается дверь. И входит Кир – взъерошенный и возбуждённый.

Едва мазнув по мне взглядом, сразу проходит и садится рядом. Вижу, что у него что-то произошло, но я так рада, что даже не спрашиваю. Скорее убираю книжку.

От чёрного разочарования до радостного возбуждения – один шаг.

И сама не знаю, как произношу:

- Прости.

Глава 34.

Путь молодости усыпан ошибками. Но какими милыми...

- Я была резка, – добавляю торопливо. - Людям нельзя говорить грубости, даже, если они это заслужили. Правда, Кир, прости. Я очень переживаю, что тебя обидела.

Ну вот и всё, я это сказала. Становится легче. Будто крошится корочка льда, сковывавшая сердце. И оно, разогнавшись, гонит бурлящую кровь по жилам.

Почему-то мне важно, чтобы Кир на меня не сердился. Не считал мстительной дурой.

Кир молчит, но глаза горят лихорадочным огнём. Парализуют и сжигают. Сглатываю и невольно подтягиваю простынь повыше. Сегодня я не в дурацкой ночнушке в цветочек, а во вполне приличной футболке. Но всё-таки...

Не очень приятно, когда на тебя смотрят вот так! Что у него в голове – не поймёшь.

- Да не за что извиняться, - вдруг отвечает он, - ты была права.

И я