Семь мармеладных поцелуев (СИ) - Зарецкая Рацлава

Встав с места, я подошла к дивану и опустилась на него.

— Ближе.

Закатив глаза, я придвинулась ближе к Ларскому.

— На пол, сюда. — Он похлопал по месту рядом с собой.

— Я вам не собака! — недовольно заметила я.

— Знаю, ты попугай. — Ларский повернул ко мне голову и вдруг улыбнулся.

Подумав, что мне это кажется, я моргнула несколько раз, но Ларский уже снова смотрел на огонь. Заинтригованная, я осторожно опустилась на ковер рядом с ним и замерла. Минуть десять мы просидели в тишине, которую нарушал лишь треск огня в камине.

— Огонь всегда меня успокаивал, — прервал молчание Ларский. — Многих успокаивает вода, а вот меня — огонь.

— Значит, надо на работе во всех отделах поставить камины. — Слова сорвались с моего языка, прежде чем я поняла это.

Закусив губу, я испуганно посмотрела на начальника, но он лишь усмехнулся.

— Я ругаюсь не из-за того, что психически неуравновешен. Просто хочу, чтобы все хорошо выполняли свою работу с первого раза. Мне не нужен огонь на работе, чтобы успокоиться. В последнее время у меня появился… — Ларский помедлил, загадочно ухмыльнулся и продолжил: — …другой источник.

Приоткрыв от удивления рот, я смотрела на своего начальника и думала о том, что кто-то его подменил в ванне. Наверно, рядом со мной сейчас сидит инопланетянин.

— С вами все хорошо? — не могла не спросить я.

— Да, а что? — Ларский смотрел на меня взглядом невинного барашка.

— Говорите так, как обычно не говорите. Странно себя ведете. Может, мармеладных мишек съедите? У вас они с собой?

— С собой, — кивнул Ларский. — В дорожной сумке. Но они мне не нужны, я чувствую себя хорошо. Спасибо за заботу, Аня.

— Вы не температурите? — Нет, ну с ним явно что-то не то. С чего он такой добренький-то стал?

Ларский помотал головой, сделал глоток чая и сказал:

— Просто меланхолия напала. В этот день мне всегда грустно.

Я чувствовала, что должна спросить, что сегодня за день такой и почему ему грустно, но боялась. Несмотря на изменившееся поведение, Ларский все еще оставался Ларским. Вдруг он сочтет меня чересчур любопытной и выгонит из этой теплой и уютной гостиной в темную дождливую ночь? Этого мне сейчас совсем не хотелось. Все, чего я так желала сейчас — это смотреть на огонь, пить черный чай в пакетике и сидеть рядом с очень странным человеком, который то притягивал меня к себе, то, наоборот, отталкивал.

— Сегодня годовщина смерти моей невесты, — неожиданно сказал Ларский. — Ровно три года прошло.

Я удивленно уставилась на него, переваривая услышанное. Он сказал правду? Ну, конечно же, правду, таким не шутят. Но зачем ему говорить это мне? Зачем делиться настолько сокровенным?

— Это случилось, когда мы жили в Англии. Мы немного поругались перед этим, потому что Кира хотела остаться дома, а я настоял на том, чтобы поужинать в ресторане. — Ларский склонил голову и рассматривал свои пальцы, сжимающие кружку с чаем.

Он выглядел таким потерянным и беззащитным, что мне захотелось дотронуться до его плеча и ободряюще ему улыбнуться. Наверно, он очень любил свою Киру, раз даже перепутал меня с ней, когда пьяный спал у меня дома.

— Шел дождь, дорога была скользкой, и я не справился с управлением. Машину занесло на встречную полосу, я никак не мог вырулить назад и, когда на нас несся грузовик, поступил крайне трусливо…

Он затих, поэтому я, полностью погруженная в рассказ, тихо спросила:

— Как?..

Ларский зажмурился, глубоко вдохнул, отставил кружку в сторону и сжал кулаки.

— Я вывернул руль влево, подставив ее под удар, — наконец хрипло сказал Ларский. — А должен был поступить наоборот. Я без раздумий должен был подставить под удар себя. Мне постоянно снится эта проклятая авария, и каждый раз я поступаю так же. Я ничего не могу изменить даже в чертовых снах!

Ларский тяжело задышал, прикрыл глаза ладонью и откинул голову назад.

— Это была самозащита, — попыталась успокоить его я. — В подобной ситуации многие так поступают, у вас не было времени на раздумье…

— Я не должен был думать… Я должен был сразу же среагировать и защитить ее… Я убил ее…

Он начал заикаться и, кажется, дышать через раз. На висках выступили капли пота.

— Вам плохо?! — воскликнула я, поняв, наконец, что у Ларского снова началась паническая атака. — Мармелад! Где мармелад? В сумке? Я принесу!

Я вскочила с места, но Ларский вдруг крепко схватил меня за руку. Я посмотрела на него сверху вниз. Он убрал руку с глаз и теперь умоляюще смотрел на меня. «Не уходи», говорили его глаза.

— Вам надо что-то принять. — Я попыталась вырваться из его хватки. — Таблетки, мармелад, — да хоть что-то, что вам поможет!

— Не хочу все это, — хрипло ответил Ларский, мотая головой.

— А что вы хотите? Что вам принести? — в отчаянии спросила я. Это его состояние так меня пугало, что у меня даже задрожали руки.

— Хочу попробовать кое-что другое. — Он потянул меня за руку, и я упала перед ним на колени.

Лицо Ларского оказалось так близко к моему, что от волнения я затаила дыхание. Он не смотрел мне в глаза — все его внимание было сосредоточено на моих губах. Шумно вдохнув, Ларский осторожно коснулся губами моих губ. Я замерла, ожидая, почему-то, что он быстро отстранится от меня, потому что мои губы, во-первых, сильно обветрились, а во-вторых, в лесу на нервах я еще их знатно покусала. Однако Ларский даже не думал отстраняться.

Замерев, он провел языком по моей нижней губе, втянул ее и чуть прикусил. Затем пришла очередь верхней, а потом поцелуй углубился, и я почувствовала во рту его язык. По спине пробежали мурашки. Мои руки сами поднялись и коснулись шеи Ларского. Расценив это действие как приглашение, он повторил за мной и тоже прикоснулся к моей шее, большими пальцами лаская мочки ушей.

Все мысли покинули мое сознание. Остался только этот мужчина, его невероятно ласковые руки, горячее дыхание и восхитительный поцелуй, который не сравнится ни с каким другим.

Что уж говорить — я даже забыла, что надо скорее делать фотографию. Да даже если бы и вспомнила, то фотографировать мне было нечем — телефон умер смертью храбрых. Но сейчас все это было абсолютно не важно, потому что в этот самый момент в моей душе проклюнулись чувства к Александру Ларскому.

Катя проснулась, когда за окном начало светать. До восхода солнца было еще далеко, но небо было уже светлым и безоблачным, предвещая еще один хороший день.

Уже понимая, что лежит она вовсе не в своей постели, и что рядом с ней, почти с головой укрывшись одеялом, мирно посапывает не Аня и не Маша, Катя тихо вздохнула и подняла одеяло, чтобы проверить, что на ней было надето.

Ничего. Прекрасно!..

Тихо, чтобы не разбудить Подольского — а с ней лежал именно он, кто же еще, — Катя вылезла из-под одеяла, собрала валяющиеся на полу вещи и шмыгнула в ванную комнату. Быстро одевшись, девушка смыла смазавшуюся тушь и, расчесав пятерней спутанные волосы, осторожно вышла из ванны.

Подольский спал, сменив положение: теперь он лежал на спине, раскинув руки в стороны, а одеяло сползло до живота, обнажая красивые плечи и торс. На мгновение Катя засмотрелась на Никиту, потом помотала головой и, мысленно ругая себя за такую глупость, тихонечко спустилась по лестнице.

Девушка догадывалась, что в коттедже с Никитой остановился Ларский — для кого еще была вторая спальня наверху? — но к увиденному внизу она точно не была готова.

На полу возле догорающего камина, прислонившись друг к другу, сидели Ларский с Аней и мирно посапывали. Эта картина Катю одновременно потрясла и умилила.

— Ну ты даешь, Анька, — ошарашенно улыбаясь, пробормотала себе под нос Катя. — Сегодня я тебя достану с расспросами.

Выйдя из коттеджа, девушка поспешила к своему домику и снова обалдела, увидев сидящего на ступенях Демидова.

— Эм, доброе утро, — сказала она, вскинув руку.

Демидов поднял на нее покрасневший взгляд, встрепенулся и спросил: