Илона Хитарова - Семейные тайны

Академик видел, как побелело ее лицо, и заметил, как на глаза навернулись слезы. Она определенно чувствовала себя в чем-то виноватой. Иванов испытал облегчение. Значит, это все же она. Она, а не Егор взял деньги. К счастью, он ошибся…

Почувствовав, что Лиза вот-вот заплачет, он решительно встряхнул ее:

— Только без слез. Лучше расскажи все сама.

Поняв, что, расплакавшись, она только рассердит его еще больше, Лиза начала сбивчиво объяснять про свои покупки и наряды.

На удивление, Александр Николаевич слушал ее совершенно спокойно, не выражая никакого гнева. Ей казалось, что он чуть ли не доволен ее признанием. Его спокойствие понемногу передалось ей, и Лиза почувствовала, что успокаивается.

— Почему ты не сердишься? — спросила она, заискивающе глядя в глаза мужа.

— Ну, это все так понятно. — Иванов утешительно обнял жену за плечи. Он в самом деле был доволен ее признанием и даже чувствовал некоторые угрызения совести из-за того, что еще ночью был уверен в виновности Егора. Оставалось только уточнить детали.

— Когда ты взяла деньги?

— Ну, ты мне сам дал… — недоуменно ответила Лиза.

Он ее нетерпеливо перебил:

— Это понятно. Я спрашиваю, когда ты взяла деньги из моего кабинета?

— Из кабинета?

Александр Николаевич с удивлением увидел, что она снова готова зарыдать. Не дожидаясь истерики, он попытался ее успокоить и начал снова терпеливо выпытывать:

— Ты растратила деньги. В субботу шкатулка была уже пуста, а тебе надо было купить продукты на вечерю. Я спрашиваю, в какой момент ты взяла деньги из моего кабинета?

— Я не брала деньги из кабинета!!! Ты что, считаешь меня воровкой? — От обиды у Лизы высохли глаза. Он отскочила от мужа и теперь стояла подбоченясь, напоминая готовую броситься в атаку дикую кошку.

Академик почувствовал, что он чего-то не понимает:

— Лиза, где ты взяла деньги на продукты?

— Отнесла украшения в ломбард… Временно… Ты разве не заметил, какое платье на мне было вечером?

Александр Николаевич почувствовал, что он сейчас сойдет с ума от ее «женской логики»:

— При чем здесь платье?

Лиза начала терпеливо и внятно ему объяснять:

— Я специально к этому вечеру заказала лилово-фиолетовое платье, с которым хорошо смотрелся твой фамильный аметистовый набор — сережки, колье и браслет. А на вечере я была в желтом платье и янтарных украшениях, потому что набор утром отнесла в ломбард!

Иванов понял. С трудом сдерживая ярость, он посмотрел на жену:

— Этим украшениям почти сто лет, их мать всю войну хранила, а ты, значит, в ломбард сдала…

— Саша, дорогой, — Лиза умоляюще посмотрела на мужа, — я бы его обязательно выкупила через неделю. Ты бы мне дал деньги на хозяйство, и я тут же бы его выкупила…

— Я вам не «дорогой», Елизавета Дмитриевна! — Казалось, что глаза Иванова готовы испепелить ее насквозь. — Я вам не «дорогой» — повторил он снова. — А вы, позвольте вам сказать, необразованная провинциалка и дура! Квитанцию!

— В сумке, в доме. — Лиза от страха не говорила, а шептала слова. Никогда еще она не видела Александра Николаевича в таком бешенстве.

— Поехали! — больно ухватив ее за руку, он потянул Лизу к дому.

Через пятнадцать минут машина Егора неслась по залитому солнцу шоссе. Все молчали. Взгляд академика не отрывался от бесконечной полосы дороги до тех пор, пока возмущение и злость не сменились воспоминаниями о бабушке, частью почерпнутыми из маминых рассказов, но больше — достроенных собственным воображением.

Юлия Коломенцева, 1888 год.

— Джули, вы должны мне поверить, три восьмерки — это определенно к счастью. — Она даже сквозь перчатку чувствовала, как горячи руки Мишеля: ему удалось поймать кончики ее пальцев.

Джули смущенно вырвала ладошку и, чтобы сгладить резкость этого движения, стала осторожно поправлять на груди тонкое кружевное фишю:

— Конечно, я вам верю, Мишель! Но не пора ли нам возвращаться к дому?

— Мы ушли всего полчаса назад, неужели вам уже надоело?

— Нет, но родители будут беспокоиться…

— О том, что вы вот уже битых полчаса гуляете по парку собственного имения с женихом, которому они собираются вас доверить на всю оставшуюся жизнь? — В голосе Мишеля прозвучало легкое раздражение, ему в последнее время часто казалось, что поведение Джули продиктовано не столько естественной для девушки скромностью, сколько нежеланием выходить за него замуж…

— Возможно. — Джули решительно не желала замечать его недовольства.

— Так вы желаете идти домой? — Мишель чувствовал, что закипающая в нем ярость не позволит избежать очередной ссоры. Он знал, что ссориться с Джули за два дня до долгожданной свадьбы было бы глупо, но ничего не мог с собой поделать. Он так спешил встретиться с ней, так мечтал об этой чудесной прогулке под ясным июньским небом — и вот тебе раз! Оказывается, у его феи совсем иные планы, и общество горничных ей приятнее встречи с женихом, которого она не видела уже более двух месяцев. Мишель чувствовал острое желание немедленно вызвать кого-нибудь на дуэль и всадить в него пару-тройку пуль.

— Так вы желаете?..

— Желаю! — Джули решительно повернула к дому и пошла на полшага впереди него. Мишелю ничего не оставалось, как идти за ней, сдерживая в себе пронзительное желание схватить ее за плечи и прижаться губами к темному блестящему завитку на затылке.

Джули чувствовала его дыхание у своего левого плеча и думала, не стоит ли ей, наплевав на условности этикета, броситься к дому бегом.

Общество Мишеля опьяняло и пугало ее. Она, такая самоуверенная и находчивая, совершенно терялась в его присутствии. Когда они были далеко друг от друга, ничто не мешало ей предаваться светлым и воздушным мечтам о нем. Но живой Мишель буквально сводил ее с ума. Она не могла смотреть в его пронзительные зеленые глаза под тонкими черными бровями, чувствовать исходивший от него особый, только ему присущий запах и особенно принимать как должное прикосновение его рук к своим ладоням.

Он весь был слишком яркий, слишком горячий, слишком живой, чтобы она могла с ним разговаривать так, как разговаривала с другими людьми… В его присутствии волна эмоций захлестывала ее с головой, и, не зная, как с этим справиться, она устремлялась в бегство — подальше от него, поближе к светлым и безопасным мечтам о нем…

Шедший позади Джули Мишель чувствовал, что с каждым шагом, приближающим их к дому, напряжение в его душе растет, подходя к высшей точке. Он должен был немедленно, сейчас же сделать что-нибудь такое, что раз и навсегда прекратило бы его сомнения…