Диана Килина - Пепел

– Я знаю, что тебе так нравится, – промычал он, а я вцепилась в руль руками, – Я люблю тебя, Катя.

Я закрываю глаза от слепящего солнца и отвечаю:

– Я тоже тебя люблю.

Визг тормозов выдернул меня в реальность. На нас летел серый внедорожник. Время замедлилось. Я увидела за рулем машины мужчину, который в ужасе смотрел мне в глаза. Ударив по тормозам, я открыла рот в беззвучном крике, и в следующую секунду меня настигла темнота.

Когда я открыла глаза, я увидела только клубы дыма. Что–то в кровавых пятнах лежало на капоте. Я почувствовала, что горю и опустила глаза. Меня зажало между сиденьем и подушкой безопасности. Я судорожно начала ее спускать, обжигаясь о плавящийся пластик, и увидела языки пламени, поднимающиеся по платью.

Кто–то кричит.

Так громко…

Это я кричу.

– Саша! Сашенька! Саша!

Мне никто не отвечает. Только скрежет металла, хруст моих костей и треск огня. Кто–то режет машину снаружи, и кричит мне на эстонском, но я не понимаю ни слова.

– Саша! Сашенька! – рыдаю я и жду, что мой сын мне ответит. Жду, что он издаст хоть какой–то звук.

Но он не отвечает.

Я кричу, воплю во все горло.

Я чувствую холодный осенний воздух, ворвавшийся в салон того, что когда–то было нашей машиной. Я чувствую чьи–то руки, которые подхватывают меня.

Я больше не чувствую боли. Я ничего не чувствую.

Я вижу удаляющийся силуэт моего мужа, наполовину вылетевшего из машины. Он лежит на капоте, повернув голову в мою сторону. Я пытаюсь разглядеть его лицо, но у меня не получается.

Потому что у него нет лица. Только кровавое месиво там, где, когда–то были голубые глаза, точеный нос и полные губы. Просто череп, покрытый разорванной кожей и кровью.

Я смотрю на заднее сиденье и вижу то, что было моим сыном всего несколько минут назад.

Его крошечное тело неестественно изогнуто в детском автокресле. Голова практически оторвана от тела и болтается на чем–то тонком. Наверное, это сухожилия.

Я моргаю.

Я не вижу его лица. Оно залито кровью и в груди что–то торчит. Какой–то осколок. Он не двигается, ручки безвольно повисли сквозь ремень безопасности.

Этого не может быть. Эти кресла признаны самыми безопасными в мире. Он надежно зафиксирован, я всегда следила за этим. Его кресло всегда стояло на самом безопасном месте в машине, посередине. Все исследования говорили о том, что это самое безопасное место – ребенка не может зажать передним сиденьем, и он защищен от боковых ударов.

Он должен был выжить. Он был в безопасности. Это нереально.

Я – Катерина Смирнова. Я отвлеклась за рулем. Я убила своего мужа и своего сына.

Потом было расследование, водитель серого внедорожника был пьян. Его автоматически признали виновным в аварии. Я могла бы дать показания, рассказать, как все было, и тогда дело закрыли бы. Но я не смогла. Его осудили, а могли бы оправдать.

Я – Катерина Смирнова. Жена Марта Смирнова, мать Александра Смирнова. Их больше нет. И меня тоже больше нет. Я сменила имя, потому что умерла в тот день вместе с ними.

– Дана, открой! – кричал Эрик, барабаня в дверь, – Детка, открой, пожалуйста!

Теперь я – Дана. Дана Ольховская. Имя я выбрала наугад, фамилию вернула девичью. Когда меняешь имя, это нигде не фиксируется. Просто события предыдущей жизни перестают появляться. Новый человек рождается, как по волшебству, одним взмахом руки и парой строчек в компьютере.

Эрик вышиб дверь в ванную, и подхватил меня на руки. Приступ начал отпускать, когда я прижалась у его груди, и я задышала.

– Все хорошо, Дана. Все хорошо. Я с тобой.

– С ней все в порядке? – беспокойно прошептал голос Маши где–то надо мной.

– Нет, ей плохо, – сухо ответил Эрик, укладывая меня на кровать, – Принеси воды.

– Секунду…

Маша выбежала, а я осталась лежать без сил на руках у Эрика.

– Все хорошо. Это пройдет, – прошептал он, гладя меня по голове, – Девочка моя, все хорошо.

Из коридора послышались торопливые шаги.

– Держи, – сказала Маша, и я приоткрыла глаза.

– Детка, тебе надо попить. Ты так кричала.

Эрик протянул стакан к моим губам и аккуратно приподнял меня. Я сделала глоток, и почувствовала, как вода пробежала по высохшему горлу, причиняя боль.

– Вот так, так лучше. А теперь отдохни.

– Эрик, расскажи мне все, – тихо говорит Маша, но он не отвечает.

Только гладит меня по голове, пока я медленно погружаюсь в сон. Темнота снова наступает, но на этот раз тихая и спокойная.

– Все хорошо, – шепчет голос Эрика в этой темноте, – Я с тобой.

ГЛАВА 27

Утренний свет пробивается сквозь жалюзи, и я медленно открываю глаза. Эрик спит рядом, положив руку мне на талию. Я пошевелилась, и он сразу открыл глаза.

– Проснулась?

– Ага, – я пытаюсь улыбнуться и чувствую боль в губах. Дотрагиваюсь до них рукой и ощупываю небольшие ссадины.

– Ты вчера все губы искусала, – шепчет Эрик, кладя руку поверх моей, – Дана, мне так жаль. Я не хотел, чтобы все так вышло.

– Как Маша?

– Я ей все рассказал, – говорит он, отстраняясь и запуская руку себе в волосы.

Я замолчала, открыв рот от удивления.

– Все–все?

– Да. Все, с первой минуты. И про похождения Игоря тоже.

– Как она это восприняла? – сердце неровно подскочило.

– С достоинством. А у меня будто тонна с плеч свалилась, – он вздыхает и опускает плечи.

– Стало легче? – я села на кровати.

– Да. Надоело скрывать все это… Так лучше.

– Наверное, сейчас они выясняют отношения.

– Не думаю. Зная Машу, она, скорее всего, просто собрала детей и уехала к родителям.

– Игорь будет в бешенстве.

– Так ему и надо, – Эрик тоже сел и потянул шею, – Не хочешь рассказать, что вчера произошло?

Я замолчала. Рассказать – значит признаться в том, чтобы была за рулем нашей машины. Признаться в том, что я виновата в этой аварии. Если бы я не отвлеклась, все было бы иначе.

Я много раз прокручивала тот день в голове, как слайды. Март выпивает бокал пива за обедом. Через два часа мы собираемся ехать в город. Я забираю ключи. Пристегиваю Сашку. Солнце бьет в глаза. Март начинает приставать ко мне.

– Я люблю тебя, Катя.

– Я тоже тебя люблю.

Говорят, одно решение может изменить все. Если бы я позволила ему сесть за руль, даже с учетом того, что он был слегка выпивший, все было бы иначе. Мы были бы пристегнуты. Он не отвлекся бы от дороги. Солнце не ослепило бы мне глаза, и я не закрыла бы их. Он бы сумел увернуться от проклятого внедорожника. Мы все были бы живы.