Джанет Чарльз - Одесское счастье

Когда музыка стихла, я заметалась мыслью, изыскивая способ рассеять чары.

– Как себя чувствует ваш брат?

– Прекрасно... я полагаю. – Он так и не убрал ладони с моей талии.

Заинтригованная, я спросила:

– Полагаете? В смысле, не знаете?

– Я отправил его в Иркутск.

– Что?! Вы сослали брата в Сибирь? – воскликнула я.

– Эй! – возмутился он. – Иркутск – это сибирский Париж.

– Надеюсь, вы отправили его в такую даль не из-за меня.

– Мне не понравилось, как он с тобой говорил.

– Вы отправили брата за шесть часовых поясов, за тысячи километров отсюда лишь через то, что вам не понравилось, как он со мной говорил? Вас что, гэц укусил?

– Мне не понравилось, как он с тобой говорил, – упрямо повторил Влад и провел пальцем по моей щеке.

Чтобы да, так нет. Я уставилась на него с открытым ртом.

– Олег может и там нарубить бабок для семьи, – сказал Влад и поцеловал меня мучительно нежно.

– Нет, вы точно спятили. Вы же можете получить любую, – я обвела рукой наших красавиц. – Давайте, выбирайте.

– Я уже выбрал, – ответил он.

Я рыпнулась прочь, но далеко не ушла.

Валентина Борисовна подгребла меня взмахом руки.

– Вот видите, видите, – плакалась Катя, одна из самых привлекательных наших девушек. – Мик ухаживал за мной, а эта шлюха Ленка его увела.

– Да наплюй ты на них с высокой колокольни! Здесь каждая за себя! Раз он такой изменник, тебе без него даже лучше! – воскликнула Валентина Борисовна и приобняла Катю. – Посмотри, на этом пастбище пасется целое стадо быков! Иди и выбери себе чемпиона. А Даша тебе поможет.

Я оглядела зал – Влада уже не было. Блеск. Можно работать спокойно. Я попереводила для Кати, для Тани, для Иры, для Маши и для Наташи, а потом поплелась домой. Бабуля встретила меня на пороге и спросила, как прошел вечер. Я не стала ей докладывать про танец со старшим Станиславским. Зачем ее грузить голым вассером?

                  * * * * *

Утром бабуля сказала, что я какая-то задумчивая, и я постаралась улыбнуться.

– Все будет хорошо, заинька, – напутствовала она.

Я отправилась на работу по пересеченной трещинами и рытвинами пыльной асфальтовой дороге. На углу перед нашей конторой на перевернутом ведре сидела старушка в ярком шарфе, прикрывавшем мочки ушей. Она торговала семечками в газетных кульках и просила на пару копеек дороже, чем на базаре. Когда я вручила ей за кулечек целый доллар вместо жалких монеток, она очень обрадовалась. Бедные наши пенсионеры. Я по молодости не шибко разбиралась в доперестроечной жизни, поскольку бабуля всеми силами ограждала меня от ее неприглядных сторон: очередей за продуктами, внезапных исчезновений соседей и знакомых, тотальной слежки со стороны государства. Она мастерски сводила тогдашние кошмары к игре. Когда я приставала с расспросами, она, например, говорила: «Ша. Даже у берез есть глаза. Давай-ка посчитаем». И мы считали черные глазки, смотрящие в разные стороны с белой коры. Но все-таки, по-моему, перестройка и последовавший за ней развал СССР не улучшили нашим старикам жизнь. Теперь их месячной пенсии едва хватало на неделю.

До кучи преступность росла как на дрожжах, и беззащитные пенсионеры страдали в первую очередь. Я часто встречала пожилых женщин с заклеенными пластырем мочками. Хулиганы прямо на улице вырывали из ушей золотые серьги – реликвии, передававшиеся от матери к дочери. Прямо средь бела дня. Откуда только повылезла такая наглая жестокость?

Я прошла мимо охранника по коридору к своему рабочему столу, села и начала читать присланные из Хайфы факсы. Мистер Хэрмон под ручку с Олей прибыл в десять. День за днем он являлся все позже и позже. А она просиживала у нас в офисе все больше и больше времени. Мне постепенно надоедало его прикрывать. Оно мне надо, всю дорогу тащить воз за себя и за того мистера?!

– Дарья, перестать быть таким ленивым и пойти сделать нам кофе, – по-английски снизошла до меня Оля, стянув с моего стола коробок кнопок.

Мы первый раз встретились после того, как она выставила меня за дверь, и мне показалось, будто передо мной стоит незнакомка. Бессердечная, наглая незнакомка. И никакая она мне не подруга. И никогда ею не была. Раньше я старалась помириться с Олей, потому что чувствовала себя немножко виноватой, что вообще надумала свести ее с мистером Хэрмоном, что в мыслях держала ее за торговку своим телом. Но с меня хватит. Я ни к чему ее не принуждала. Она сама приняла решение. За все нужно платить? Вот пусть сама и платит!

– Знаешь, он ведь тоже еврей, – сказала я.

– Слушай сюда, ты, дырка от бублика, все мужики одинаковые – кишкомоты, которые подергают задницей и воображают себя чемпионами по траху.

Я смотрела на нее, онемев от удивления. И это вот ее я считала своей подругой?

– Нечего пялиться, принеси мне кофе! Быстро!

Я наклонила голову и ответила тоже по-русски:

– Слушаюсь, ваше величество.

– Она грубить. Дарья грубить, – протянула Оля капризным голоском, который, видимо, нравился мистеру Хэрмону.

На кухне кто-то уже успел сварить кофе. Но почти полный кофейник был еле теплым. Коварный ангел за левым плечом так и подзуживал, и я не смогла устоять. Война? Если Оля сама напрашивается, будет ей война. Я так просто не сдамся. Расстегнув босоножку, я взяла кофейник и зашагала в переговорную, где разместилась влюбленная парочка. Подойдя совсем близко, я нарочно споткнулась и опрокинула кофе Оле на колени. У-у-у, как она завопила, ожидая, что ошпарится!

– Ой, Ольга, – воскликнула я по-английски, помня про мистера Хэрмона, – я тебя обожгла, да? Какая же я неуклюжая! Ремешок у босоножки расстегнулся. Прости, пожалуйста!

– Сучка драная, – мелодично пропела она по-русски, точно так же имея в виду мистера Хэрмона. Воспользовавшись предложенным им носовым платком, стерла коричневые потеки с ног и белой кожаной мини-юбки. Убедившись, что ожогов нет, шеф отправился за уборщицей.

– Если еще раз прикажешь тебя обслужить, кофе будет горячим, – сказала я, наклоняясь и цепляя взгляд бывшей подруги. – Не смотри на меня, не говори со мной. Не бери ничего с моего стола – ни единой бумажной салфетки – и прекрати таскать мои сувениры от клиентов. Если не оставишь меня в покое, я все ему расскажу о твоих настоящих чувствах. О твоем антисемитизме.

– Стерва! У тебя кишка тонка. Я добьюсь, чтобы Дэвид тебя уволил!

– Уволит, прям щаз, разбежалась. Интересное тогда получится кино. Твой драгоценный Дэвид даже факса без меня не сумеет отправить, – припечатала я и запнулась. Потому что за всем этим цирком проглядела массивный бриллиант на Олином пальце.