Нестандартный ход 2. Реванш - De Ojos Verdes

оказались лишь сном. В помещении царил привычный идеальный порядок. Только пара початых и высушенных до донышка «Torres Jaime I» со стаканом на столешнице свидетельствовали о том, что Рома налакался на славу.

Его на какой-то миг ужаснуло, что он не помнит событий позднего вечера и ночи, и это абсолютно ненормально, но мужчина быстро отмахнулся от этой назойливой сентенции. Стало до непривычного... плевать. На всё.

Часы на запястье показывали начало седьмого. Скоро по обыкновению сюда должны заглянуть уборщицы. И лучше поскорее исчезнуть, чтобы не создавать неловких ситуаций.

Чувствуя ломоту во всем теле и неуклюже руководя собственными конечностями, Разумовский заставил себя встать и ради приличия выкинуть пустые бутылки. Схватив нещадно измятый пиджак со спинки злосчастного дивана, изрядно попортившего ему позвоночник, Рома вытащил телефон, смахнул все оповещения и вызвал такси. Оказавшись в квартире, прямиком последовал в ванную, где долго… очень долго пытался смыть все картинки из головы.

И подавлял отчаянное сожаление о том, что это были лишь фантазии...

Рухнув на вожделенную кровать, Рома написал Лене короткое сообщение о том, что его не будет, с просьбой всё проконтролировать. Без зазрения совести отключил смартфон и откинулся на подушку, впервые на своем веку «прогуливая» рабочий день.

Однако. Слишком много «впервые» стало в жизни за короткий период… Как когда-то давно. И оба раза — после появления Элизы…

Это была последняя ускользающая мысль на ближайшие часы.

* * *

А проснулся он от озноба. Это было не физическое явление. Его колотило на нервной почве. Не было и намека на то, что сон принес облегчение или отдых. Тело оставалось чужим и непослушным, голова — тяжелой. Подсознание упорно возвращало его к горькому принятию потери чего-то очень важного. Упущенного. Добровольно, причем.

Ни две чашки кофе, ни контрастный душ, ни попытка отвлечься проектом хотя бы из дома… ничего не помогло заткнуть внутренний голос, сводящий с ума своими настойчивыми инсайтами.

И ближе к девяти вечера Разумовский сдался. Принес к компьютеру бутылку рома, бокал и вооружился пачкой сигарет. А затем вошел в мессенджер и нажал на видеовызов, мрачно разглядывая экран. Настал тот самый исключительный момент, когда ему нужно выговориться и всё рассказать. А не наоборот — быть чьим-то верным слушателем.

— Я таки дожил… Стой! — Андрей принял звонок и сразу понял суть происходящего.

Друг внезапно исчез из поля зрения, оставив после себя крутиться геймерское кресло, вызвавшее своими вращениями раздражение Ромы. И появился через минуту. Подготовленный к грядущей исповеди. С коньяком и нарезанным лимоном. И это с учетом того, что на том конце земного шара раннее утро.

С трудом подавляя улыбку, он налил себе щедрую порцию, приговорил её залпом и театрально выдохнул.

— Я готов. Вещай, сын мой.

— А теперь молчи и слушай…

Тот изобразил популярный жест закрытия рта на замок.

Несмотря на паясничество, глаза Андрея были серьезными.

— Во время нашей первой встречи она избила меня сумкой и посоветовала держаться от неё подальше... Через несколько месяцев пришла устраиваться на практику и заявила, что снималась в групповом порно в Кейптауне... Потом я стал свидетелем её драки с бомжем... Позже ей надо было скрыться от сталкера, она переехала ко мне и вечером… приготовила суп с фрикадельками. А через месяц послала меня к чертям и просто ушла... Через полгода я выиграл спор и потребовал, чтобы она вышла за меня замуж. В загсе она попросила у регистратора карандаш. В первое же знакомство с бабушкой отправила её в нокаут своей дерзостью и окрестила ту Круэллой. Категорически отказалась зависеть от меня финансово… да и вообще… как-либо. Не разрешала помогать, направлять. Никто не знал, что мы живем фиктивным браком, создавая видимость семьи. Она раздражала меня своей категоричностью и непринятием кругов, в которых я вращался. При этом терпела все истории с бывшими… и нынешней любовницей. Своеобразно, но терпела. А потом…

Разумовский отпил рома, смачивая горло.

И продолжил, опуская самые интимные моменты. О том, как лизнула ему шею на глазах у всех. Как этот поступок в дальнейшем стал роковой точкой невозврата. Как он отпустил тормоза и лишил её девственности, упиваясь девушкой в своих руках. А позже — воплотил в реальность когда-то спонтанно возникшее желание взять Элизу сзади, натянув роскошные волосы на руку.

Чем больше говорил — тем ярче в груди разгоралось тепло. Тем отчетливее было осознание… что по-настоящему он жил именно рядом с ней. Эта валькирия ворвалась в его черно-белую жизнь и раскрасила её во все цвета радуги. С ней он смеялся, забывал о сдержанности, оживал.

— …пришла и спровоцировала… заставив бегать за ней голым по лестничной площадке… — на этой истории Андрей всё же не выдержал и расхохотался в голос. — А в следующий раз накинула мне на шею гирлянду из презервативов…

Рому прорвало. Он никак не мог замолчать. В нем дрожала, требуя выхода, потребность рассказывать о ней. Все её выходки, бесподобные реплики, каждая шалость…

И ведь сам улыбался, пока описывал тот или иной случай.

Элиза... она уникальна в своем роде. Как и прежде, Разумовский считал, что девушка — ходячий разрыв шаблонов. Не похожа ни на одну из прошлых его женщин, такую он встретил впервые. Она стала диковинкой в его сером размеренном существовании. И поначалу, наверное, из-за своей чужеродности отвергалась его сознанием, но бесконечно импонировала подсознанию... А оно, как известно, мощнее. И правит балом при любом раскладе.

С ней ему было одинаково хорошо и в постели, и вне её, а также нравилось просто наблюдать за девушкой, особенно — когда сама об этом не догадывалась. Интересно было предугадывать шаги валькирии, которая умудрялась быть одновременно предсказуемой и при этом учудить нечто такое, чего мужчина и вообразить не мог.

— А потом... всё летит к черту. Внезапная беременность Элизы стала началом череды сложностей между нами. Она почему-то не хотела ребенка. Но я не имею права винить её в этом... Дальше — выкидыш, замкнутость, расставание.

Андрей по ту сторону экрана удрученно жевал лимон. И действительно ни разу не перебил, как и было заявлено в самом начале. Рома взглянул на циферблат. Оказалось, он вещает уже четвертый час.

— Проходит три года, она возвращается. Я ничего не знаю о ее жизни в этот период, меня будто не подпускают за черту, где много темного. Да и с какой стати ей подпускать чужого человека, правда? Кто мы теперь друг другу? И когда я смиряюсь с её желанием держаться отстраненно...