Американка - Хэдди Гудрич

мы давно знакомы, но смотреть на него мне было неловко. Вместе этого я зачарованно наблюдала за вихрем мыльных пузырей. Они вылетали из аппарата и после нескольких мгновений свободного полета неизбежно опускались — все ниже и ниже. У пола их затаптывали ноги танцующих. Иногда я теряла пузыри из вида в пульсирующем свете. В толпе танцующих я узнала двух человек из лицея. Надеюсь, они меня не заметили.

Раффаэле поставил свой коктейль на столик рядом и пригласил меня танцевать.

— Может, попозже, — ответила я, и он не обиделся. Даже, кажется, ничего другого он и не ждал. Пританцовывая, Раффаэле влился в толпу и начал флиртовать с группой девушек. Он обнимал их за талии, кружил их, улыбался, обнажая свои крупные, белые зубы. Здесь в своем кругу он — душа компании, а мне казалось, он люто ненавидел людей, которые вели себя так, как он сейчас. Еще одно противоречие, которое стоило добавить в список: Раффаэле мог быть жизнерадостным, общительным, наслаждаться всеобщим вниманием. На девушек, с которыми он танцевал, словно падал яркий летний солнечный свет. В его больших руках они становились податливыми, словно расплавленный металл. Девушки покачивали бедрами и старались поймать пузыри, которые опускались на гладкое лицо и зачесанные назад волосы Раффаэле. Во мне поднялось какое-то странное, неизвестное прежде чувство.

Парень из лицея узнал меня и сел рядом на диван. Я не знала его имени, а вот ему мое было известно.

— И ты здесь, Фрида! — Парень был рад меня видеть и начал хвалить вечеринку Марии Джулии, где, очевидно, тоже присутствовал. — Ты с кем сегодня пришла?

— С Раффаэле. — Я указала куда-то в толпу танцующих.

Парень из лицея посмотрел на меня с легким неодобрением и собрался что-то сказать, но его прервал подошедший ко мне незнакомец:

— Тебя Раф зовет.

Я пошла к Раффаэле, и девушки вокруг него исчезли. Несмотря на мигающий свет, неумолимый, как сирена, было ясно видно, что лицо Раффаэле мрачное.

— Это кто такой?

— Кто?

— Хмырь, который сел рядом с тобой.

— Друг из школы. Да даже и не друг.

— Он тебе нравится?

— Ни капельки.

— Потому что знаешь, кто это? — сказал Раффаэле, мрачно посматривая на диван. — Это парень, которого я избил пару лет назад в бильярдной.

Раффаэле зашептал мне на ухо. Как-то днем они играли, и, разумеется, Раффаэле выигрывал. Этот говнюк так ударил кием по мячу, что тот подпрыгнул и взлетел в воздух. Седьмой номер, он отлично помнит, красный шар угодил Раффаэле чуть выше глаза. Он дотронулся до лба — на ладони было что-то красное. Лоб был разбит в кровь. Этот придурок его чуть не ослепил. И да, Раффаэле сразу ему наподдал, не слушая оправданий и извинений. Парень сам нарвался. Все это Раффаэле рассказывает мне громким шепотом, чередой приятных теплых взрывов воздуха в моем ухе, от которых было щекотно. В конце он спросил:

— Ты когда-нибудь видела, как кровь капает на пол?

— Кажется, нет.

— Очень красивый цвет.

Не знаю, как получилось, что мы с Раффаэле начали танцевать какой-то свой медленный танец, который никак не сочетался с музыкой в зале. Я ее почти и не слышала. Она была такой громкой, что ощущалась просто вибрацией, которая сотрясала тело, низкой и ритмичной, как кошачье урчание. Раффаэле обнял меня за талию, не бездумно, как с другими девушками, а осознанно и уравновешенно. А я, почти сама того не замечая, — может, я была пьяна — обняла его за шею.

— У меня остался шрам на брови, — прошептал он, — потрогай.

На этот раз ему не пришлось направлять мою руку. Я провела пальцем по его иссиня-черной левой брови. Мой палец остановился там, где волосы больше не росли, на полоске гладкой затвердевшей кожи. Мне вдруг захотелось поцеловать эту полоску, попытаться убрать старую рану.

Мы молча смотрели друг на друга. В этой толпе, в круговороте мыльных пузырей мы словно были одни. Я без стеснения изучала его лицо. Изящность вдовьего мыса, разрез глаз, пухлые губы в усмешке, выражения его лица, сменяющие друг друга в мерцающем свете. На самом деле я не знала, кто этот парень, может, он был опасен. Я не знала, увижу ли я его еще когда-нибудь. Но сейчас он все крепче сжимал мою талию, кончики его пальцев впились в мое тело, между ребер. Вместо того чтобы оттолкнуть его, я только сильнее прижималась к его груди, словно хотела стать его рубашкой из тончайшего белого хлопка. Хотела сделать так, чтобы наш танец вне времени и пространства длился как можно дольше.

Вдруг рядом со мной появился какой-то парень и пригласил потанцевать. Раффаэле набросился на него:

— Хочешь с ней замутить, да? Да?

Очарование момента исчезло.

Раффаэле взял меня за руку и повел к прозрачной двери. Мы вышли на широкую террасу. Холод и тишина привели меня в чувство. Перед нами расстилалась Вилла Комунале, а в двух шагах за ярко освещенными пальмами — море, черное, как лужа нефти. Я наклонилась вместе с Раффаэле над стеклянным парапетом, хрупким, как бокал шампанского. Под нами лежала улица, и от вереницы белых и красных огней у меня начала кружиться голова.

— Какой красивый дом, — заметила я.

— Стоит целое состояние. А хозяин — мой друг.

— Я поняла.

— Да что ты поняла? — бросил он в ночь. — Ты все еще думаешь, что я из Каморры?

— Честно говоря, я не знаю. А почему тебе это так важно?

— Потому что ты не такая, как все. Ты добрая.

Я не знала, как реагировать. Тяжелый от соли ветер бросал мне волосы в лицо, пряди то ласково поглаживали, то кололись, как сорняки. Внизу сигналила машина, ей гудели в ответ.

— Здесь слишком много людей, которые меня знают. Все со мной здороваются. Половина — мои друзья. А с другой половиной я дрался. — Раффаэле отвел взгляд от позолоченного огнями города и посмотрел на меня. — Но к тебе я не притронусь, ты должна мне верить. Я даже старух боюсь, представляешь.

Я рассмеялась:

— Да ладно.

— Честное слово. Знаешь этих старух в черном, у них еще лица в складках от морщин и сожалений? Они похожи на высохшие сливы. У меня от них мурашки по коже, у тебя нет? Они могут тебя обругать, побить, а ты им ничего не можешь сделать. Ты должен все перетерпеть. Когда моя мама разбила мне подбородок, разве я ей что-нибудь сказал? Нет, я молчал. — Оказалось, Раффаэле однажды ее не послушался, и его мать в гневе швырнула сыну в лицо длинное и тяжелое блюдо для