Лариса Кондрашова - Умница, красавица

…А Соня и рада – кто же не знает этого сладостного чувства, когда тебе ни в чем не могут отказать? Вот он, Диккенс, вот они, КЛЮЧИ. Интересно, верил ли Диккенс, что каждую пятницу Сонина любовь с детского сада приезжает из Таиланда? А иногда Сонина любовь с детского сада приезжала из Таиланда по будням, просто на пару часов. И теперь между ними с разными вариациями повторялся один и тот же разговор.

– Соня? – волнуясь, говорил Диккенс в телефон.

—А-а… это ты… привет, – отзывалась Соня устало и небрежно, как человек, который кое-что стянул и ни за что не отдаст обратно.

Соня была как волк-зубами-щелк, такая энергия ее переполняла, так ей все удавалось, что Диккенс был ей на один зубок – раз, и все! И теперь уже Диккенсу нужно было спрашивать – может ли он остаться дома в пятницу или в субботу, а иногда и в будний вечер, иногда в воскресенье. Соня была так счастлива, что ей казалось, что неделя состоит из одних пятниц.

Но это все уже была ИХ ИСТОРИЯ.

Теперь у Сони с Князевым было подобие дома. В прихожей рядом с лыжами Диккенса стояли Сонины туфли, три пары, желтые, красные, голубые, – она любила разноцветные туфли и любила переобуваться, иногда выходила из комнаты в красных туфлях, а возвращалась в голубых или желтых, и в ванной Диккенса повсюду валялись ее вещички. А на полочке рядом с Marco Polo Диккенса стоял Boss Князева. Удивительное совпадение: ее муж пользовался тем же Boss, но запах этот почему-то оказался совершенно разным – от одного сладко кружилась голова, а другой был просто запахом Boss.

– Я свободна до восьми часов… – сказала Соня. Они с Князевым встречались у второго атланта.

– Как до восьми?!. – растерялся Алексей. – Ведь сейчас уже шесть…

– Ну что же делать, – печально сказала Соня и, насладившись его несчастным видом, пояснила: – До восьми часов до завтра!

– Ты… умница! Ты просто умница, суперженщина!.. Спай-дер-вумен, женщина Микки-Маус… – воскликнул Князев и, смутившись, вдруг начал пересказывать ей какую-то статью про живопись, и это было нелепо и трогательно, как всегда, когда люди пытаются говорить на чужом языке.

Первые минуты между Соней и Князевым всегда возникала крохотная неловкость – их любовь была такой огромной, что они не сразу понимали, что с ней делать, и сами они в мечтах представлялись друг другу такими прекрасными, что им требовалось время, чтобы соотнести это прекрасное с реальностью и заново привыкнуть к своей любви. И каждый раз, встречаясь, они сначала неловко улыбались глупыми улыбками и по очереди говорили глупости.

– Не напрягайтесь, доктор Князев, – улыбнулась Соня, погладив его по коротко стриженному затылку, – давайте лучше поговорим про анализ крови.

Квартира на Фонтанке была веселая и запущенная: стопки книг и дисков, фотографии друзей, учеников и девушек Диккенса, горнолыжные ботинки последних моделей на неожиданных трогательных салфеточках из позапрошлой жизни, зеркало на стене. В одну из их первых здесь встреч зеркало треснуло, и Соня уверяла Диккенса, что так треснуть, сверху донизу, зеркало могло только само, но неприятное чувство осталось, – дурная примета.

Еще в квартире было привидение, или Бумбарашка, – во всяком случае, в коридоре кто-то копошился и шаркал, а иногда какая-то тень витала. К Бумбарашкиному копошению и шарканью Соня мгновенно привыкла, хотя дома, с мужем, всегда была целомудренная по-особому, прислушивалась к каждому звуку, не могла расслабиться, чуть ли не комары ей мешали…

Князев приносил привидению, или Бумбарашке, шоколадки, оставлял в коридоре. Диккенс совершенно серьезно уверял, что Бумбарашка больше любит молочный шоколад.

Ночь была еще не белая, но светлая, почти белая, только на минуточку посерело, и тут же рассвело. Но они зачем-то зажгли свечи. «Для придания атмосферы пошлости и страсти», – довольно сказала Соня.

– Сейчас нарисую твой портрет, – Соня водила пальцем по его лицу, – глаза серые, ничего особенного, нос кривой, рот – в общем, за что ты мне нравишься, непонятно…

Как все счастливые, они в который раз перебирали подробности своего счастья: а когда ты понял, что ты… а почему ты не звонил, а что ты думала, что я думал, что ты думала, – и тому подобные глупости.

А кстати, почему Князев тогда НЕ ЗВОНИЛ и что он РЕШИЛ? Соня умирала от любви и обиды, а он решал. Что, что он решал, что?

Ну, сначала он думал, что лучше все это не начинать, потому что понятно же – Питер, муж, сын, зачем себе усложнять жизнь? Потом думал, что не стоит ей усложнять жизнь. Потом думал, что подождет несколько дней и посмотрит, выдержит ли он. Потом было интересно – сколько выдержит. Ну и тогда уже позвонил.

Все это было Соне немного непонятно, но все равно прекрасно. Это было дополнительно прекрасно, что они разные.

– А как ты думаешь, любовь с первого взгляда возможна? Скажи мне как врач.

– Только с первого взгляда и возможна. Потому что любовь – это просто химия.

– Да-а? – привстав на локте, разочарованно сказала Соня. – И у нас с тобой химия?

– Ты, Сонечка, взгляни на себя в зеркало – туманный взгляд и э-э… другие признаки переизбытка амфетаминов. А что у нас с нервными окончаниями? – Алексей потянул ее обратно к себе и слегка ущипнул. – Да-а… я так и думал. Ок-ситоцин повышен. Из-за этого и возникает стр-расть…

– Ах, так. Амфетамины. Окситоцин. Ты вообще смотришь на меня профессиональным взглядом! Как будто хочешь мне что-нибудь улучшить!

– Дурочка. Я на тебя смотрю… в общем, совсем другим взглядом, – смущаясь, сказал Князев и важно добавил: – Мужчины спят не с телом, а с душой.

– Да ну? С душой? С чего ты это взял?

– Слышал где-то. Хотел блеснуть, виноват.

– Это придумали женщины, у которых плохо с телом. А ты повторяешь с важным видом. Со всем вместе мужчины спят, и с душой, и с телом.

– Хорошо. Я сплю с твоим телом, а души у тебя вовсе нет. Так правильно?

– Сейчас ка-ак дам!..

– Дай.

И еще была одна тема, излюбленная тема начала любви, и они пока ее не исчерпали, – что у кого было ДО. Очень важная тема, потому что суть ее была в том, чтобы рассказать: НИЧЕГО НЕ БЫЛО ДО, ледниковый период, и вообще – только ТЫ, а про всех остальных и говорить-то смешно…

– Тебе какие женщины нравятся? Нет, правда, – у каждого человека есть свой стереотип…

– Насчет стереотипа это точно. Мой стереотип – лопоухие с кривыми носами. Те, кому показана ринопластика, ото-пластика, эндолимфатический лифтинг… А ты была когда-нибудь сильно влюблена?

– Сильно? – деловито уточнила Соня. – Сколько себя помню, всегда была влюблена. Я женщина исключительно сильных страстей.

Она мысленно перечислила все свои любови – длинный список в детстве и что-то ничего нет в юности… Она и правда потом уже никогда не была влюблена, как будто вся любовь, отпущенная на ее долю, уже закончилась на этих детских страстях. Хотя всепоглощающую любовь Соня все-таки испытала – к только что родившемуся Антоше. Когда принесла Антошу домой из роддома, не спала ночами, прислушивалась к дыханию сына. Рядом спал Головин, такой по сравнению с неслышно дышавшим младенцем огромный и такой ненужный. Потом это почти прошло.